Рубрика: «Маленькие истории из жизни наших юбиляров»
А.А.Фет в гостях у А.К.Толстого
В жизни Фет был далёк от мистики и всё же ему пришлось стать участником и свидетелем явления, объяснение которому он так и не нашёл и рассказал об этом в книге «Воспоминаний».
А было это так. В 1864 г. Фет вместе со своим другом и родственником, критиком В.П.Боткиным приехал по неотложным делам в Петербург. Неожиданно он получил приглашение от поэта А.К. Толстого, с которым прежде не был знаком, посетить его в имении Пустынька под Петербургом. В письме А.К.Толстой писал:
«Надеюсь, что Вы не откажете мне и жене моей в удовольствии угостить Вас по-деревенски перед нашим отъездом в Малороссию. Ожидаю Вас с нетерпением и остаюсь искренно, Вас почитающий, Ал. Толстой. 22 августа 1864».
«В назначенный день» Фет и Боткин прибыли в Пустыньку. Великолепная усадьба, дом, наполненный со вкусом подобранной роскошью, не могли не произвести на него впечатление.
У Фета сразу же сложились тёплые, дружеские отношения с Алексеем Константиновичем и его приветливой, простой в обхождении, очень умной и образованной женой Софьей Андреевной.
В это время в доме, по воспоминаниям Фета, был «единственный гость» поэт Алексей Михайлович Жемчужников, «главный вдохновитель несравненного» «Козьмы Пруткова». И далее Фет пишет о том, как он стал участником и свидетелем странного явления в доме Толстых.
Вот его рассказ.
«То, о чём мне придётся рассказать теперь, в сущности, нимало не противоречит моим взглядам на вещи, т.к. я знаю, что если бы мне говорить только о том, что я совершенно ясно понимаю, то, в сущности, пришлось бы молчать.
Часу в десятом вечера мы все, в числе упомянутых пяти человек, сидели наверху в небольшой графининой приёмной, примыкавшей к её спальне. Я знал, что Боткин никогда не дозволял себе рассказывать неправды, и что от него жестоко досталось бы всякому, заподозрившему его в искажении истины; и вдруг в разговоре, начало которого я не расслышал, Василий Петрович обратился к хозяйке дома:
— А помните, графиня, как в этой комнате при Юме стол со свечами поднялся на воздух и стал качаться, и я полез под него, чтобы удостовериться, нет ли там каких-либо ниток, струн или того подобного, но ничего не нашёл? А затем, помните ли, как вон тот ваш столик из своего угла пошёл и залез на этот диван?
— А не попробовать нам сейчас спросить столик? Сказал граф. — У графини так много магнетизма.
Столоверчение было уже давно в ходу, и, конечно, мне, шутя, приходилось принимать в этом участие. Но никогда ещё серьёзные люди в моём присутствии не относились так серьёзно к этому делу.
Мы уселись за раскрытый ломберный стол в таком порядке: граф с одной стороны стола против меня, по левую его руку графиня и Жемчужников, а напротив их, по правую сторону графа, Боткин на диване. Возбуждённый любопытством до крайности, я не выдержал и сказал: «пожалуйста, будем те при опыте этом сохранять полную серьёзность». Говорил я это внутренне по адресу ближайшего соседа своего Жемчужникова, за которым я дал слово себе внимательно наблюдать.
— Кого же вы считаете, способным к несерьёзности? Спросила графиня и тем убедила меня в несостоятельности моего подозрения.
Соприкасаясь мизинцами, мы составили на столе непрерывный круг из рук. Занавески на окнах были плотно задёрнуты и комната совершенно ясно освещена. Минуты через две или три после начала сеанса я ясно услыхал за занавесками окон лёгкий шорох, как будто производимой беготнёй мышей по соломе. Конечно, я принял этот шум за галлюцинацию напряжённого слуха, но затем почувствовал несомненное дуновение из под стола в мои свесившиеся с краю ладони. Только что я хотел об этом заявить, как сидевший напротив меня граф тихо воскликнул: «господа, ветерок, ветерок. Попробуй ты спросить, обратился он к жене, они к тебе расположены». Графиня отрывисто ударила в зелёное сукно стола, и в ту же минуту послышался такой же удар навстречу из-под стола.
— Я их попрошу, сказал граф, пойти к Аф. Аф. и он сказал: идите к монсеньёру, — прибавив: они любят, чтобы их просили по-французски. Спросите их ямбом, продолжал он.
Я постучал и получил в ответ усиленно звучные удары ямбом. То же повторилось с дактилем и другими размерами, но с каждым разом интервалы становились больше, а удары слабее, пока совсем не прекратились. Я ничего не понимал из происходящего у меня под руками и, вероятно, умру, ничего не понявши».
Фет высоко ценил тёплые, дружеские отношения, сложившиеся у него с четой Толстых с той первой встречи в Пустыньке, а они в свою очередь, смогли понять и оценить поэтический дар Фета.
«Не думаю, чтобы во всей России нашелся кто-либо, кто бы ценил Вас, как я и жена. Мы намедни считали, кто из современных и русских писателей останется и кто забудется. Первых оказалось немного, но когда было произнесено Ваше имя, мы в один голос закричали: „Останется! Останется навсегда!». А.К.Толстой – Фету. 12 мая 1869 г. Маричева Л.М.
