Название происходит от имени святого Георгия Победоносца, которого в народной традиции называли Егорием или Юрием. В этот день наши предки проводили обряд первого выгона скота, купались в «егорьевской росе», собирали лечебные травы, устраивали ритуальные трапезы, жгли костры.
На весенний Юрьев день «святой открывает землю», «приводит весну» — так по сей день говорят в народе. Егорьевской росе с древности уделялось много внимания. Искупаться в ней — обрести здоровье, долголетие и красоту. Правда, волшебные свойства она сохраняла только до рассвета. Такой росой обтирали и скот, во избежание болезней и сглаза. Считалось, что такая роса усиливает целебные свойства трав. Поэтому не обходилось без сбора лекарственных растений. В это время собирают чагу, ирландский мох, пихтовую и сосновую хвою, кору дуба, корни дягиля, цветы боярышника, березовые почки и листья, а также одуванчики и ландыши.
Освящение колодцев и родников — еще один обычай начала мая. После молебна каждый считал своим долгом набрать воды про запас, приписывая ей свойства егорьевской росы.
Практически забытая традиция Егория Вешнего — ходить по домам поженившихся в этом году пар и петь величальные песни в их честь. Как и на Святки, за это было принято угощать. Эта традиция называется Вьюнишник, или окликание молодых. Она практиковалась не только в Юрьев день, но и на Пасхальную неделю и некоторые другие праздники.
Не обходилось без застолий и ритуальных трапез в полях и огородах. Особое место на столе занимал кисель. Его отсутствие считалось большим грехом.
Верили приметам в этот день. Если в майский Егорьев день тепло, значит, и лето холодным не будет. Много комаров — к скорому потеплению. Сильный дождь 6 мая предвещает большое количество травы летом. Дождь говорит о том, что хлеба будет много, а гречка не уродится. Об этом же предупреждает теплая ночь с 6 на 7 мая.
6 мая чествуют и пастухов. В старину их навещали в поле и угощали яичницей, дарили ткани и деньги. Одна из традиций, пожалуй, пастухов не слишком радовала — их окатывали холодной водой, чтобы не засыпали во время работы.
Вот как Николай Семёнович Лесков вспоминает Юрьев день в рассказе «Несмертельный Голован»: «Панька, разноглазый мужик с выцветшими волосами, был подпаском у пастуха, и, кроме общей пастушьей должности, он еще гонял по утрам на росу перекрещиванских коров. В одно из таких ранних своих занятий он и подсмотрел все дело, которое вознесло Голована на верх величия народного.
Это было по весне, должно быть, вскоре после того, как выехал на русские поля изумрудные молодой Егорий светлохрабрый, по локоть руки в красном золоте, по колени ноги в чистом серебре, во лбу солнце, в тылу месяц, по концам звезды перехожие, а божий люд честной-праведный выгнал встреч ему мал и крупен скот. Травка была еще так мала, что овца и коза ею едва-едва наедались, а толстогубая корова мало могла захватывать. Но под плетнями в тенях и по канавкам уже ботвели полынь и крапива, которые с росой за нужду елися.
Выгнал Панька перекрещиванских коров рано, еще затемно, и прямо бережком около Орлика прогнал за слободу на полянку, как раз напротив конца Третьей Дворянской улицы, где с одной стороны по скату шел старый, так называвшийся «Городецкий» сад, а слева на своем обрывке лепилось Голованово гнездо.
Было еще холодно, особенно перед зарею, по утрам, а кому спать хочется, тому еще холоднее кажется. Одежда на Паньке была, разумеется, плохая, сиротская, какая-нибудь рвань с дырой на дыре. Парень вертится на одну сторону, вертится на другую, молит, чтобы святой Федул на него теплом подул, а наместо того все холодно. Только заведет глаза, а ветерок заюлит, заюлит в прореху и опять разбудит. Однако молодая сила взяла свое: натянул Панька свитку на себя совсем сверх головы, шалашиком, и задремал. Час какой не расслышал, потому что зеленая богоявленская колокольня далеко. А вокруг никого, нигде ни одной души человеческой, только толстые купеческие коровы пыхтят да нет-нет в Орлике резвый окунь всплеснет. Дремлется пастуху и в дырявой свитке».
<…> «Лихая же хвороба после этой жертвы действительно прекратилась, и настали дни успокоения: поля и луга уклочились густой зеленью, и привольно стало по ним разъезжать молодому Егорию светлохраброму, по локоть руки в красном золоте, по колени ноги в чистом серебре, во лбу солнце, в тылу месяц, а по концам звезды перехожие. Отбелились холсты свежею юрьевой росою…»
