«Шел Всероссийский слет юных туристов. В президиуме вместе с лучшими юными туристами как старейший из путешественников, действительный член Российского географического общества, был и писатель Михаил Михайлович Пришвин. Ему, дорогому гостю, было предоставлено первое слово.

— Если бы мне дано было право, — произнес Пришвин, — я сейчас взял бы хорошую розгу и вместо длинных слов начал бы крепко пороть по очереди всех здесь сидящих в зале.

Лицо у Пришвина сделалось строгое-строгое, брови нахмурены. Видно, говорит не шутя. Организаторы слета заволновались, начали перешептываться.

Писатель продолжал свою речь. Он рассказывал о случае, который произошел с ним в годы войны в Москве рядом с его домом в Лаврушинском переулке. Утром вывел он свою собаку Джальку. Был он в серых бриджах с крагами, в ботинках на толстой подошве и в курточке. От солнца прикрыл глаза темными очками. Вдруг кто-то вырвал у него из рук поводок, другие крепко связали ему руки и накинули на голову брезентовый мешок. Толкая в спину, напавшие куда-то повели его. Вскоре мешок был снят, руки развязаны, и Михаил Михайлович увидел, что его привели в комнату дежурного милиции. Рядом с Пришвиным стояли возбужденные ребята. Смущенный их поступком, к писателю подошел дежурный лейтенант. Оказывается, ребята проявили бдительность: они приняли Пришвина (из-за бридж, краг и очков, из-за ботинок на толстой подошве) за шпиона и, недолго думая, накинув писателю мешок на голову, доставили его в милицию…

Кто-то в зале засмеялся, но быстро умолк. Лицо Михаила Михайловича, держащего речь перед слетом, не предвещало ничего приятного. Он говорил:

— Мои ближайшие юные соседи меня, старейшего русского писателя, которого вот вы пригласил к себе как дорогого гостя, не знали в лицо и даже приняли за шпиона…

Организаторы встречи нервничали. Никто не мог понять, к чему все это рассказывает Пришвин юным туристам.

— И вот, — продолжал писатель, — спрошу я вас, друзья дорогие, почему же вы не хватаете так энергично и не тащите в милицию действительных противников нашего дела – мальчишек и девчонок, ваших товарищей, ломающих зеленые насаждения, портящих лес, бросающих там консервные банки и бумагу, плохо гасящих костры, из-за чего немало бывает пожаров?

Председатель улыбнулся. Зал аплодировал. Пришвин веселым взглядом обвел президиум, зал и, переждав, когда утихнут аплодисменты, продолжал свою речь. Его лицо, глаза, жесты – все выражало большую радость и удовлетворение залом.

Надо очень хорошо знать законы сатиры, быть мастером колкой иронии. Словом, быть Пришвиным, чтобы отважиться на такое в большой, ответственной аудитории, да еще с детьми.

Явный гротеск, неожиданные крутые виражи в эмоционально насыщенной речи оратора, острое жало критики в адрес присутствующих были грозным приемом сатиры, поставленной Пришвиным на службу доброму делу защиты зеленого друга – леса.

Писатель видел в детях могучего помощника, который здесь, в этом зале, сдавал экзамен на зрелость и с честью его выдержал».