В 1897 году за распространение нелегальной литературы среди рабочих города Риги молодой Пришвин оказался в камере одиночного заключения Митавской тюрьмы. Целый год он провел, не видя человеческого лица, не слыша чужого голоса, без книг. Его единственным собеседником, с глазу на глаз, оставалась его собственная душа. Этот год стал совершенно новым этапом в его жизненной школе.
Из книги В.Д. Пришвиной «Путь к слову»:
«Три задачи стояли перед ним: ни в чем не сознаться, никого не выдать и… не сойти с ума. Трудно сказать, что его спасало, но не последним было предпринятое им «будто путешествие» по диагонали маленькой камеры… Помогла еще «милость» тюремного начальства – его перевели из слепой полутемной камеры со щитом на окне, закрывавшем небо, в другую камеру, откуда небо было видно. Это оттуда вынес он образ: «Закат был в красных мечах»… Иногда падающая звезда перерезала оконную решетку. Какое нечаянное открылось для юноши богатство! Видна была и часть двора, где растет светящееся зеленой кроной большое дерево, но теперь у него шла общая с ним жизнь, разнообразная при смене времен года…
Сколько драгоценных мелочей жизни, на которые раньше юноша был слеп, врываются в скудную жизнь заключенного через это окно. Наступает ранняя весна. По двору ходит больной одинокий журавль. У журавля повреждено крыло, он отстал от стаи и уже два года, ручной, живет в тюремном дворе. «Откуда-то взялась старая согнутая старуха с бородой, выпускает Фомку-журавля и, слышно, ему говорит: «Ну, погуляй, погуляй, Фомушка, теперь ты уже не замерзнешь». Золотая капель с крыш. Фомка выпивает немного из лужицы, чистится, подбирается и начинает шагать».
Сколько скапливается образов и мыслей в долгие путешествия по камере от полюса к полюсу, из страны в страну. И как, оказывается, прекрасна эта простая жизнь на воле.
Ничего не добился от Михаила прокурор, посещавший его время от времени в камере. Ничего не изменилось у молодого революционера в его теоретических взглядах, и товарищам своим он ни в чем не изменил. И вот однажды весной, когда дерево за окном стояло уже в пышной листве, Михаилу велят собрать вещи и выходить в коридор.
Взволнованный и недоуменный, еще сомневаясь в том, что пришло освобождение, он услышал голоса арестантов, работавших по уборке помещения. Они радостно и сочувственно ему говорили: «На волю!» Это было ново и удивительно: «Ни зависти, как при счастливых выигрышах и всяких удачах, ни обманчивого восторга толпы при шествии триумфатора не было в этих словах: тут было самое лучшее, чего может желать человек: теплое радостное сочувствие».
Михаил не отдает себе даже отчета, как трудно оказаться сразу, без подготовки, без помощи на свободе. Даже выпущенная из клетки птица не может лететь и садится одуматься на ближайшее дерево. Он идет березовой рощей, придерживаясь за стволы, чтобы не упасть, и вдруг слышит, как певчий дрозд на самой верхней последней, поднятой, как указательный палец, еловой ветке поет свою милую, очень знакомую песню. Это не птицы – это образы, они прилетают в душу будущего писателя и прячутся в ветвях зеленеющего дерева».
