Божий человек.

К135-летию выхода в свет очерка Н.С.Лескова «Товарищеские воспоминания о П.И.Якушкине».

В ноябре 1883г. Н.С.Лесков написал очерк о писателе — этнографе демократического лагеря, известном фольклористе Павле Ивановиче Якушкине, который умер в 1872 году, прожив всего 48 лет. Очерк назывался  «Товарищеские воспоминания о П.И.Якушкине» и был напечатан в книге: «Сочинения П.И.Якушкина», СПб., в 1884 г. Николай Семёнович Лесков хорошо знал братьев Якушкиных. С младшим Виктором Якушкиным он учился в Орловской губернской гимназии.  Павел Якушкин, 1821 года рождения, был на 10 лет старше Н.С.Лескова и к тому времени уже окончил гимназию, но его здесь помнили и о нём много говорили. «Мы с Павлом Ивановичем Якушкиным были земляки в тесном смысле: оба мы родились в Орловской губернии и даже в смежных уездах, — он в Малоархангельском, а я в Орловском; но Павел Иванович был значительно меня старше. Он вышел из Орловской гимназии в тот год, когда меня привели туда девяти лет в первый класс и посадили на одну скамью с младшим братом Якушкина – Виктором», — писал Н.С.Лесков. В гимназии часто вспоминали его небрежную манеру одеваться ( «сам в рубахе, — одна штанина навыпуск, другая в сапог») и знаменитые «вихры», как называл их надзиратель «Коза», которыми он «убивал господина  директора», а ученики ему в этом подражали.  Лесков вспоминал: «Павла Ивановича, по рассказам, так страшно преследовали за его «вихры», что однажды даже директор или инспектор выставляли его «на выставку», в пример, «как не должно себя содержать». Это произвело впечатление, и многим «вихры» Якушкина так понравились, что явилось большое число подражателей;… При всех стараниях у других учеников являлись только «лохмы», или, как инспектор Азбукин называл, — «патлы», но настоящей, типической вихрястости, какою отличался Якушкин и которая давала ему вид «дикобраза», ни у кого из воспитанных ему не было. Подражателей якушкинской причёске остепеняли суровыми мерами, при содействии сторожей Кухтина и Леонова, которым приказывали «обрывать патлы»…, производя стрижку нарочито тупыми и необыкновенно щиплющими ножницами. «Обрывали» таким же манером не раз и самого Якушкина; но … его могучие вихры…на другой же  день опять торчали, как будто их выпирала из головы какая-то сверхъестественная сила….О Якушкине говорили, что его остригут, а он сейчас же себе будто на ладони поплюёт да проведёт ими по волосам, и буйные его сейчас опять и поднимутся…Павел Иванович при пострижении его «грубо оправдывался такими мужицкими словами, что во всех классах умирали со смеху»…учитель немецкого языка, Василий Александрович Функендорф…кликал его не иначе как: — Мужицка чучелка!». В Орле он «очень часто попадался всем на глаза на главных бойких пунктах этого городка. У Иордана в гостинице — он, в саду у буфета — он, в книжном магазине у орлицкого моста — он, и всё стоит да знакомой рукой машет…»  В последствии он обучался в Московском Императорском университете, а в возрасте 26 лет поступил на службу в канцелярию Орловского губернатора. Ещё в гимназические годы Н.С.Лесков часто бывал в орловском доме Якушкиных. Павел Иванович был страстно увлечён фольклором, интересовался родной стариной — песнями, сказками, обычаями и обрядами, которые собирал целых 20 лет. Он был человеком необычайно талантливым, добрым и отзывчивым. Известен случай, когда большую часть записанных им сказок Павел Иванович передал А.Н.Афанасьеву, который их издал, поставив в качестве составителя своё имя, нигде не упомянув имя П.И.Якушкина. С этим удивительным человеком Н.С.Лесков встречался потом в Петербурге: «Я встретился с ним, и мы сразу же друг друга вспомнили и заговорили по правам школьного товарищества на «ты». Он уже тогда «ходил мужиком» — в красной рубахе и в плисовых шароварах, но носил очки, из-за которых настоящие мужики ни за что не хотели  его признавать «мужиком», а думали, что он «кто-то ряженый»», — писал Н.С.Лесков. Своих почитателей Павел Иванович иногда ставил в затруднительное положение  своим странным видом.  Он мог появиться в обществе, заправив одну штанину в сапог, а другая болталась на выпуск. Много смешных случаев происходило с ним, свидетелем которых был Лесков. Вот один из них: « Когда Пётр Дм. Боборыкин издавал «Библиотеку для чтения», Павел Иванович часто посещал эту редакцию… Мы тогда сходились по вечерам «для редакционных соображений», — сообщает Лесков. Приходил и Павел Иванович, но «соображений» никаких не подавал, а раз только заявил, что «так этого делать нельзя». — Как «так»? — спросили его. – Без поощрения,- отвечал он. – А какое же надо поощрение? — Разумеется — выпить и закусить. Мнение Павла Ивановича поддержали и другие, и редакционные соображения, изменив свой характер, обратились в довольно живые  и весёлые «поощрения», которые, впрочем, всякий производил за свой собственный счёт, ибо все мы гурьбою переходили…в ресторан на углу Литейной и Семионовского и там нескучно ужинали». В своём очерке Н.С.Лесков вспоминал, как в Париже, в Пале-Рояле, где он тогда жил, продавали фотографии  П.И.Якушкина, под которыми по — французски было написано Пугачёв: «Это те самые карточки, на которых Павел Иванович представлен сидящим на балюстраде, в очках и с подогнутыми под себя ногами. Вихры его там изображены во всём их неподражаемом великолепии… Я убеждал одного из палерояльских торговцев, что изображённое лицо совсем не Пугачёв, а современный русский писатель Якушкин, но француз мне не поверил и сказал, что он это лучше знает. Под обозначением «Пугачёв» фотографии Якушкина, разумеется, шли бойче. Я привёз в Россию и раздарил здесь несколько таких карточек…», — писал он. Лесков подчёркивал необычайную его доброту, которая « прямо безотчётно истекала из его натуры. Это была доброта органическая и потому, стало быть, самая прочная и надёжная…Он не только мог прощать всё,- решительно всё, но он даже не мог  не простить чего бы то ни было. Врагов у него буквально не было. Уважали в Якушкине…его святое, всепобеждающее незлобие, которому нельзя было указать  ни границ, ни подходящего примера. Он в этом превосходил  всё и всех…Незлобие его поистине было — незлобие праведника… ему было свойственно настоящее, прямое благородство… Из всех прозвищ, какие люди давали Якушкину, более всех идёт ему название «божий человечек» ». Павел Иванович был человеком талантливым и умным, но « ум у него был склада оригинального, с чисто мужичьим созерцанием…Беседы с Якушкиным…были часто очень интересны, он знал много любопытных вещей из народного быта и хорошо рассказывал. Судил он всегда очень честно… Социальные симпатии Якушкина были все на стороне рабочих людей — особенно батраков, фабричных и вообще всей подобной «голытьбы», которую, по его словам, « хозяева заморить готовы…», — читаем в лесковском очерке. Собирая фольклор, он много общался с простыми людьми, которые видели в нём своего мужика, болел душой за народ, был прекрасным рассказчиком и собеседником. Дерзкий и смелый на язык, он любил посмеяться « над тем, что было смешного или нелепого в делах правящих лиц,… и порою делал это метко и остроумно», совершенно не замечая этого. Одну из таких выходок  поставили ему в вину, и по сути безобидного Якушкина объявили вдруг вредным агитатором за крестьянскую свободу. В 1865годуего отправили в ссылку в Орёл. Н.С.Лесков с возмущением писал по этому поводу: ««Вообразить себе общественный вред, который бы мог сделать Якушкин,- я решительно не могу, и мне не совсем ясно представляется, как и почему его убрали из Петербурга… Якушкин несомненно не был вреден». Во время ссылки в Орле «он скучал и томился, ему хотелось идти, бродить и записывать… «В отечестве своём» Павлуше было худо, и он сам «упросился» в места более отдалённые… Прошение его об этом составляет верх курьёза и трогательности: просил он выслать его,  чтобы мать не видала, как он болтается без дела… Его послали в Астрахань, а потом всё как-то переводили»,- с сочувствием писал Н.С.Лесков. Прошли годы, Якушкину бы исполнилось 60 лет, и если бы он был жив  рассуждал С.Лесков, то был бы удивлён, что «те самые его народнические принципы, за которые его осмеивали «чистые литераторы» белой кости, —  теперь приняли они же сами, и притом с таким рабским подражанием Якушкину, что прямо посылают воспитанных людей «учиться у мужиков». Резоны Якушкина, значит, своё взяли». Вот такой интересный очерк о своём земляке написал Н.С.Лесков, увековечив его память и на страницах таких своих произведений как Божий человек.                                                                     

       К135-летию выхода в свет очерка Н.С.Лескова «Товарищеские воспоминания о П.И.Якушкине».                                                             

       В ноябре 1883г. Н.С.Лесков написал очерк о писателе — этнографе демократического лагеря, известном фольклористе   Павле Ивановиче Якушкине, который умер в 1872 году, прожив всего 48 лет. Очерк назывался  «Товарищеские воспоминания о П.И.Якушкине» и был напечатан в книге: «Сочинения П.И.Якушкина», СПб., в1884 г. Николай Семёнович Лесков хорошо знал братьев Якушкиных. С младшим Виктором Якушкиным он учился в Орловской губернской гимназии.  Павел Якушкин, 1821года рождения, был на 10 лет старше Н.С.Лескова и к тому времени уже окончил гимназию, но его здесь помнили и о нём много говорили. «Мы с Павлом Ивановичем Якушкиным были земляки в тесном смысле: оба мы родились в Орловской губернии и даже в смежных уездах, — он в Малоархангельском, а я в Орловском; но Павел Иванович был значительно меня старше. Он вышел из Орловской гимназии в тот год, когда меня привели туда девяти лет в первый класс и посадили на одну скамью с младшим братом Якушкина – Виктором», — писал Н.С.Лесков. В гимназии часто вспоминали его небрежную манеру одеваться («сам в рубахе, — одна штанина навыпуск, другая в сапог») и знаменитые «вихры», как называл их надзиратель «Коза», которыми он «убивал господина  директора», а ученики ему в этом подражали. Лесков вспоминал: «Павла Ивановича, по рассказам, так страшно преследовали за его «вихры», что однажды даже директор или инспектор выставляли его «на выставку», в пример, «как не должно себя содержать». Это произвело впечатление, и многим «вихры» Якушкина так понравились, что явилось большое число подражателей;… При всех стараниях у других учеников являлись только «лохмы», или, как инспектор Азбукин называл,- «патлы», но настоящей, типической вихрястости, какою отличался Якушкин и которая давала ему вид «дикобраза», ни у кого из воспитанных ему не было. Подражателей якушкинской причёске остепеняли суровыми мерами, при содействии сторожей Кухтина и Леонова, которым приказывали «обрывать патлы»…, производя стрижку нарочито тупыми и необыкновенно щиплющими ножницами. «Обрывали» таким же манером не раз и самого Якушкина; но…его могучие вихры…на другой же  день опять торчали, как будто их выпирала из головы какая-то сверхъестественная сила….О Якушкине говорили, что его остригут, а он сейчас же себе будто на ладони поплюёт да проведёт ими по волосам, и буйные его сейчас опять и поднимутся…Павел Иванович при пострижении его «грубо оправдывался такими мужицкими словами, что во всех классах умирали со смеху»… учитель немецкого языка, Василий Александрович Функендорф …кликал его не иначе как: — Мужицка чучелка!». В Орле он «очень часто попадался всем на глаза на главных бойких пунктах этого городка. У Иордана в гостинице — он, в саду у буфета -он, в книжном магазине у орлицкого моста — он, и всё стоит да знакомой рукой машет…»  В последствии он обучался в Московском Императорском университете, а в возрасте 26 лет поступил на службу в канцелярию Орловского губернатора. Ещё в гимназические годы Н.С.Лесков часто бывал в орловском доме Якушкиных. Павел Иванович был страстно увлечён фольклором, интересовался родной стариной — песнями, сказками, обычаями и обрядами, которые собирал целых 20 лет. Он был человеком необычайно талантливым, добрым и отзывчивым. Известен случай, когда большую часть записанных им сказок Павел Иванович передал А.Н.Афанасьеву, который их издал, поставив в качестве составителя своё имя, нигде не упомянув имя П.И.Якушкина. С этим удивительным человеком Н.С.Лесков встречался потом в Петербурге: «Я встретился с ним, и мы сразу же друг друга вспомнили и заговорили по правам школьного товарищества на «ты». Он уже тогда «ходил мужиком»- в красной рубахе и в плисовых шароварах, но носил очки, из-за которых настоящие мужики ни за что не хотели  его признавать «мужиком», а думали, что он «кто-то ряженый»», — писал Н.С.Лесков. Своих почитателей Павел Иванович иногда ставил в затруднительное положение  своим странным видом.  Он мог появиться в обществе, заправив одну штанину в сапог, а другая болталась на выпуск. Много смешных случаев происходило с ним, свидетелем которых был Лесков. Вот один из них: «Когда Пётр Дм. Боборыкин издавал «Библиотеку для чтения», Павел Иванович часто посещал эту редакцию…Мы тогда сходились по вечерам «для редакционных соображений», — сообщает Лесков. Приходил и Павел Иванович, но «соображений» никаких не подавал, а раз только заявил, что «так этого делать нельзя». — Как «так»? — спросили его. – Без поощрения,- отвечал он. – А какое же надо поощрение?- Разумеется — выпить и закусить. Мнение Павла Ивановича поддержали и другие, и редакционные соображения, изменив свой характер, обратились в довольно живые  и весёлые «поощрения», которые, впрочем, всякий производил за свой собственный счёт, ибо все мы гурьбою переходили…в ресторан на углу Литейной и Семионовского и там нескучно ужинали». В своём очерке Н.С.Лесков вспоминал, как в Париже, в Пале-Рояле, где он тогда жил, продавали фотографии  П.И.Якушкина, под которыми по — французски было написано Пугачёв: «Это те самые карточки, на которых Павел Иванович представлен сидящим на балюстраде, в очках и с подогнутыми под себя ногами. Вихры его там изображены во всём их неподражаемом великолепии… Я убеждал одного из палерояльских торговцев, что изображённое лицо совсем не Пугачёв, а современный русский писатель Якушкин, но француз мне не поверил и сказал, что он это лучше знает. Под обозначением «Пугачёв» фотографии Якушкина, разумеется, шли бойче. Я привёз в Россию и раздарил здесь несколько таких карточсек…», — писал он. Лесков подчёркивал необычайную его доброту, которая « прямо безотчётно истекала из его натуры. Это была доброта органическая и потому, стало быть, самая прочная и надёжная…Он не только мог прощать всё,- решительно всё, но он даже не мог  не простить чего бы то ни было. Врагов у него буквально не было. Уважали в Якушкине…его святое, всепобеждающее незлобие, которому нельзя было указать  ни границ, ни подходящего примера. Он в этом превосходил  всё и всех…Незлобие его поистине было — незлобие праведника… ему было свойственно настоящее, прямое благородство… Из всех прозвищ, какие люди давали Якушкину, более всех идёт ему название «божий человечек» ». Павел Иванович был человеком талантливым и умным, но «ум у него был склада оригинального, с чисто мужичьим созерцанием…Беседы с Якушкиным…были часто очень интересны, он знал много любопытных вещей из народного быта и хорошо рассказывал. Судил он всегда очень честно… Социальные симпатии Якушкина были все на стороне рабочих людей — особенно батраков, фабричных и вообще всей подобной «голытьбы», которую, по его словам, «хозяева заморить готовы…», — читаем в лесковском очерке. Собирая фольклор, он много общался с простыми людьми, которые видели в нём своего мужика, болел душой за народ, был прекрасным рассказчиком и собеседником. Дерзкий и смелый на язык, он любил посмеяться « над тем, что было смешного или нелепого в делах правящих лиц,… и порою делал это метко и остроумно», совершенно не замечая этого. Одну из таких выходок  поставили ему в вину, и по сути безобидного Якушкина объявили вдруг вредным агитатором за крестьянскую свободу. В 1865годуего отправили в ссылку в Орёл. Н.С.Лесков с возмущением писал по этому поводу: ««Вообразить себе общественный вред, который бы мог сделать Якушкин,- я решительно не могу, и мне не совсем ясно представляется, как и почему его убрали из Петербурга… Якушкин несомненно не был вреден». Во время ссылки в Орле «он скучал и томился, ему хотелось идти, бродить и записывать… «В отечестве своём» Павлуше было худо, и он сам «упросился» в места более отдалённые… Прошение его об этом составляет верх курьёза и трогательности: просил он выслать его,  чтобы мать не видала, как он болтается без дела… Его послали в Астрахань, а потом всё как-то переводили», — с сочувствием писал Н.С.Лесков. Прошли годы, Якушкину бы исполнилось 60 лет, и если бы он был жив  рассуждал С.Лесков, то был бы удивлён, что «те самые его народнические принципы, за которые его осмеивали « чистые литераторы» белой кости, —  теперь приняли они же сами, и притом с таким рабским подражанием Якушкину, что прямо посылают воспитанных людей «учиться у мужиков». Резоны Якушкина, значит, своё взяли». Вот такой интересный очерк о своём земляке написал Н.С.Лесков, увековечив его память и на страницах таких своих произведений как «Овцебык», «Смех и горе», «Загадочный человек».   

                           Т.Ю. Синякова — старший научный сотрудник Дома-музея Н.С.Лескова.