«В некотором царстве, в некотором государстве». Часть 5.
«Черный араб»: М. Пришвин в киргизских степях.
Однажды, по дороге в Хрущево, Пришвин повстречал необычного человека. Это был плотный господин с широким лицом, прекрасными русыми волосами, мужественными чертами и добрыми глазами. В нем сразу был виден художник. В разговоре выяснилось, что это известный поэт Максимилиан Волошин. От него-то Пришвин и услышал восторженный рассказ о поездке в дикие азиатские степи. «Я бродил в Средней Азии с караванами в пустыне, — говорил он. — Там маленький фонтан, из него бьет тоненькая струйка воды. Но сколько любви тут около фонтана! Каждая капля звучит особенно! А звезды там близкие. Пустыня как на ладони поднимает. Тут я первый раз понял, что есть нечто большее Европы».
Эта встреча запала Пришвину в душу и, возможно, послужила толчком к его новому путешествию. В августе 1909 года писатель отправляется на юго-восток нашей страны, за сотни верст от почтового тракта, в солнечные прииртышские степи, край безлесный и безводный. Пришвин поехал туда с конкретной целью, по заданию редакции газеты «Русские Ведомости». Он должен был собрать материал о жизни русских переселенцев в казахских степях. Но была и другая цель. Страстный охотник, Пришвин хотел во что бы то ни стало увидеть архаров – редкое горное животное, встречающееся только в горах Кызылтау. Скупые сведения об этих чудесных животных он нашел в книге известного путешественника П.П. Семенова-Тян-Шанского: «Непобедимое желание овладело мной, — вспоминает Михаил Михайлович, — бросить переселенцев, плюнуть на аванс и заняться архарами». Но в глубине души это продолжалось фантастическое путешествие в ту самую «Азию» его детства.
Проехал Пришвин на лошадях, потом на верблюдах не так уж много – от Павлодара до Каркаралинска, но по тем временам это было и трудно, и разнообразно, и сильно по впечатлениям. Ему повезло: в Павлодаре на палубу парохода взошел молодой человек, родной брат фабриканта фруктовых вод в Каркаралинске, Лазаря Дебогана, у которого в степи была масса знакомых. Он-то и пообещал Пришвину устроить охоту на архаров.
И вот перед Пришвиным – желанная Азия. Солнце льет лучи на выжженную степь с низкой сухой травой, на пески и мертвые солнечные озера. В пустынных горах орлы, беркуты, стервятники, в пустыне — верблюды
с отрешенными человеческими глазами. Люди в этом краю живут так, как жили в глубине веков: пасут в беспредельных степях стада баранов с жирными курдюками, зимой переходят со всем скарбом и домом в горы. Сюда не доходит печатное слово, люди доверяют слухам, сказкам, легендам. Устное слово бежит по «длинному уху», из аула в аул, от джигита к джигиту. «Хабар бар?» — «Бар», что значит: «Есть ли новости?» — «Есть». Позднее, когда Пришвин будет преподавать в Елецкой гимназии, эти слова станут позывными для его учеников, одним из которых стал известный писатель Евгений Горбов.
Для охотника за волшебным словом в этом краю – полное раздолье. Казахи создавали удивительные легенды об архарах и народном герое, охотнике Тоотае. Пришвин – желанный гость в любом доме. «Черный араб из Петербора» — так называли его местные жители. Он всем своим видом оправдывал это прозвище. В просторном черном халате, загорелый, бородатый, в малахае из меха молодого барана, он выглядел весьма экзотически даже для здешних мест. Но, кто знает, с пользой ли прошло бы его путешествие, если бы Пришвину не оказали помощь местные жители, проводники-казахи. Впоследствии Михаил Михайлович с большой симпатией нарисовал в очерке «Архары» портреты своих спутников – верных проводников — знаменитого охотника Хали-Мергена, а также бедного казаха Токмета, который на своем верблюде возил за охотничьей экспедицией юрту и съестные припасы, постоянно давал Пришвину добрые советы.
Пришвин привез в Петербург путевой дневник. На основе этих торопливых записей и были написаны несколько очерков и поэтическая повесть «Черный араб», которая до сих пор не потеряла своего очарования. «Вот как надо писать путевое, мимоидущее», — писал о ней Горький. А сам Пришвин именно в связи с «Черным арабом» записал: «Моя поэзия есть акт моей дружбы с человеком, и в ней мое поведение: пишу – значит люблю».
Ст. научн. сотрудник Музея писателей-орловцев Абинякина Т.В.
