Впервые – в Литературно-художественном альманахе издательства «Шиповник», кн. I (Спб., 1907), тогда же – отдельной книгой в Берлине (издательство И.П. Ладыжникова).

Андреев закончил эту драму в Берлине в сентябре 1906 г. Он посвятил ее памяти своей жены, Александры Михайловны, умершей 28 ноября от послеродовой болезни. Вадим Андреев в своей книге воспоминаний приводит следующую запись, приложенную его отцом к черновику «Жизни Человека»: «Эту рукопись я завещаю после моей смерти Вадиму. Это последняя, в работе над которой принимала участие его мать. В Берлине, по ночам, на Auerbachstrasse, кажется 17 (против станции), по ночам, когда ты спал, я будил, окончив работу, мать, читал ей,  и вместе обсуждали. По ее настояниям и при ее непосредственной помощи я столько раз переделывал «Бал». Когда ночью ей, сонной, я читал молитвы матери и отца, она так плакала, что мне стало больно. И еще момент. Когда я отыскивал, вслух с нею, слова, какие должен крикнуть перед смертью человек, я вдруг нашел и, глядя на нее, сказал:

— Слушай. Вот.  «Где мой оруженосец? – Где мой меч? – Где мой щит? Я обезоружен. Будь проклят». И я помню, навсегда, ее лицо, ее глаза,  как она на меня смотрела. И почему-то была бледная. И последнюю картину, Смерть, я писал на Herbertstrasse, №26, в доме, где она родила Даниила, мучалась десять дней началом своей смертельной болезни. И по ночам, когда я был в ужасе, светила та же лампа».

По окончании работы над пьесой Андреев писал Горькому: «Жизнь Человека» — произведение, достойное самого внимательного и хладнокровного изучения. На первый взгляд, это – ерунда; на второй взгляд – это возмутительная нелепость; и только на тридцатый взгляд становится очевидным, что написано это не идиотом, а просто человеком, ищущим для пьесы удобных и свободных форм».

В беседе с корреспондентом газеты «Русское слово» Андреев говорил: «…Мне не редко приходилось слышать, что «Жизнь Человека» — это метерлинковщина. Я считаю подобное мнение чистейшим недоразумением. Различий между этими типами драм целая масса. Вот хотя бы некоторые. Стилизованная драма должна быть демократической. Не книжкой для народа, не нравоучением, а именно демократической в смысле универсальности…. Новая драма должна быть простою и понятною всем, как пирамиды. Затем, Метерлинк – символист. В его «Слепых», например, море не море, а символ – жизнь. Я же, в «Жизни Человека» и вообще, строгий реалист. Если у меня будет сказано: «море», понимайте именно «море», а не что-нибудь символизируемое им.  «Некто в сером» — не символ. Это реальное существо. В своей основе, конечно, мистическое, но изображающее в пьесе само себя: Рок, Судьба. Тут не символ Рока или Судьбы,  а сам Рок, сама Судьба, представленные в образе «Некоего серого».