«Марина с утомлением смотрит в огонь ночника: «Прошло лето, прошла осень, прошла тёплая весна: наступает злое время – то холодная зима». Славная песенка; да некому её спеть… (Задумывается). Да, уж и лето и осень почти минула с тех пор, как Ивана Максимыча в сумасшедший посадили; а на бумагу, которую Калина Дмитрич от него послал, до сих пор ни ответа, ни привета нет. Сорокоуст успевают отчитать, пока этой защиты дождёшься… И я здесь сижу в этой кладовой…От матери, и от той скрыто, где я; а Фирс Князев всё поиски правит: его не обманешь. Вчера опять, Калина Дмитрич говорит, посуды делал, что даст сто рублей тому, кто его на мой след наведёт; а кормовые на пересылку давно представлены… За сто ли рублей у нас не найдётся охотника человека продать, лишь бы пронюхали. Да мне уж и самой наскучило! Три месяца изо дня в день одна — одинёшенька в этой норе с крысами высидела. Не умела я в те поры решаться, когда следовало. Не в Петербург мне надо было с Ванею собираться…, а надо было прямо его пожалеть: разогнуться самой да в воду. Вот бы и конец был…Ох-ох-ох! (Задумывается и заводит вполголоса): «Уж ты молодость, моя молодость! Красота ль моя, краса девичья!..»…».