Однажды с редактором журнала «Молодая гвардия», другом и биографом М. Пришвина, Георгием Ершовым, произошел курьезный случай. Это было зимой 1937 года. В тот день он задержался в редакции, отвечая на многочисленные письма, присланные на конкурс рассказов читателей «По дороге в школу». Этот конкурс был задуман членами редколлегии журнала «Юный натуралист», в которую в числе прочих входил и всеми любимый автор Михаил Пришвин. Было уже довольно поздно, когда редактор услышал, как неожиданно стукнула дверь.

 «Я обернулся, — рассказывает Ершов. — В дверях стоит бородач исполинского роста. На нем кудлатая меховая шапка-сибирка с длинными ушами. С могучих плеч до пола спускается медвежья доха, а в руках у старика большая сучковатая, на костре опаленная палка. С левого уха свисает огромная серебряная серьга на длинной цепочке.

— Вы к кому? – спрашиваю.

— Не узнаешь? – отвечает. Ну, здоров будь. А где Михайло?

— Вы о ком?

— Да ты что, мил человек. Иль не знаешь Пришвина? У вас он тут, в журнале, сказывал мне внук.

— Но кто же вы такой?

— Да Берендей я лесной. С меня он книги свои пишет, про нашу тайгу уссурийскую, медведей, оленей и охоту. Медвежатник я и старый партизан. Ездил с Михаилом Михайловичем в тридцать первом на Дальний Восток. «Ведмедем» меня величал он. Смекаешь? Что ж, ведмедь так ведмедь. Я не обижался. Да вот ходил по весне нынче и промашку дал, поломал меня миша. Нет, не те уже силы во мне стали к старости. Еле отбился. Как прижал он меня тушей своей, веришь, ни дыхнуть, ни шелохнуться! Хорошо, падая под ним, успел-таки нож выхватить. Теперь вот болею. Надо ногу сломанную лечить, и в легких непорядок, видать, ребрами вмятыми прижало. Вот и пришел помощи просить… Да не разорю я его. Вылечусь, с первой охоты и отдам».

Сколько ни пытался Ершов объяснить старику, что это редакция, куда приходят на работу те, кто служит в аппарате журнала, что Пришвин – это писатель и его рабочее место дома, у себя в кабинете, Ведмедь ничего и слышать не хотел. Он сбросил свою доху прямо на пол, стянул огромные меховые рукавицы и, не снимая шапки, как был в коротком полушубке и оленьих унтах выше колен, грузно лег и вытянулся во весь свой богатырский рост на диване, собираясь дожидаться прихода Пришвина.

Пришлось редактору беспокоить Михаила Михайловича, звонить ему домой, получив при этом от писателя изрядную проборку. Однако через полчаса пришла за дедом пришвинская машина, и, с трудом растолкав Ведмедя, Ершов, наконец, выпроводил его из редакции.

Дома у Пришвина и произошла встреча, которой так ждал старик. Обнялись, словно братья, расцеловались. И забыли обо всем и обо всех. Пошли разговоры, начались расспросы. «Мне ничего не оставалось, — вспоминает Ершов, — как тихо, что называется по-английски, не прощаясь, незаметно удалиться… Но почему-то после того в любом пришвинском образе бывалого охотника, будь то Мануйло из «Корабельной чащи» или Филат Антонович Кумачев из рассказа «Как заяц сапоги съел» — в любом таком хозяине леса виделся мне таежный Ведмедь, так нежданно-негаданно нагрянувший к нам, в скромную городскую редакцию детского журнала».

Ст. научн. сотрудник Музея писателей-орловцев                      Абинякина Т.В.