5 марта (21 февраля по старому стилю) 1895 года ушел из жизни Николай Семёнович Лесков. Сын писателя – Андрей Николаевич – вспоминал в своей книге:

«На шестьдесят втором году вопрос о месте погребения терял для Лескова всякое значение. В былые годы при смерти кого-нибудь из литературного мира говорилось: «Чего писателю лезть в Александро-Невскую лавру или Новодевичий монастырь! Что мы за «персоны», за тузы, пышно погребаемые там! Что у нас общего с ними?  Самое настоящее место нашему брату на Литераторских мостках в одном из самых дешевых разрядов Волкова кладбища. Нашим вдовам и сиротам сплошь и рядом через день после похорон есть нечего. А тут еще парады разводить! И ты, — обращался он ко мне, — сын мой, помни это и похорони там своего батьку».

Ранним утром 22-го я поехал на Волково. Мне выпала удача: на указывавшихся когда-то отцом мостках, не доходя до Надсона, Белинского, Добролюбова, Писарева, Омулевского и многих других, нашелся угловой мерный участок-особняк, с двумя хорошими березами, бурьяном. Совсем, подумалось мне, как на Гостомле, в Панине…

   Дело было сейчас же оформлено. На очереди стояли похороны.

   23 февраля, около 11 часов утра, после совершения в кабинете литии, последовало прощание с усопшим присутствовавших. Затем в гроб были брошены горсти песка. Этим символизировалось «предание тела земле». Гроб был закрыт. С этого момента он открываться больше уже не мог *.

   Процессия, пройдя всю Фурштатскую, на которой протекла половина всей петербургской жизни и литературной работы Лескова, направилась по Литейной, Владимирской, Загородному, Разъезжей, Лиговке. Провожавших было сперва с сотню, потом число их значительно убавилось. Были венки, цветы и т. д. На Расстанной кортеж встретила большая группа писателей, журналистов, адвокатов, актеров Александрийского театра. Среди последних стояла талантливая Е. И. Левкеева, в бенефис которой премьерой шел 1 ноября 1867 года лесковский «Расточитель». 

Отпевание, без которого погребение на городских кладбищах не допускалось, совершалось над закрытым гробом. Все были огорчены невозможностью проститься с покойным, хотя бы раз взглянуть на него, запечатлев в памяти его посмертный образ. В один из моментов, вместо какого-то песнопения, был исполнен великий канон Андрея Критского «Помощник и покровитель», который любил и певал сам Лесков.

   Речей над «бездыханным трупом», как и над «открытой могилой» не произносилось.

   Все совершалось в ненарушимом, глубоко сосредоточенном молчании».