«…Им только по семнадцати. Сразу после экзаменов они всем классом записались в добровольцы. Дежурные по полку часто выговаривали нашему командиру взвода, что его подчиненные не помнят номера своего подразделения. На вопрос: «Откуда?» — отвечают: «Рядовой Сизов из девятого «Б». Или рядовой Киселев или Яровой. Впрочем, никого еще не наказали за такой ответ. Просто терпеливо разъясняли: забудьте о своем девятом «Б». Вы — солдаты.».

Бойцы совершенно искренне обещали исправиться. И не исправлялись тоже честно. Их только девятнадцать во взводе, но чувствуют себя так, будто их вдвое больше. Может, потому что в комсомольском билете каждого крохотная фотография оставшейся в Зауралье школьницы. Юные их подруги путаются в войсковых терминах не меньше самих бойцов. Вместо индексов «А», «К», «М», обозначающих роту, после номера полевой почты любовно выводят на конвертах фиолетовыми чернилами: «Девятый «Б». От таких писем веет партой и мелом — запах, который глубоко проникает в душу и сохраняется дольше самых дорогих духов на свете. Все девушки — худенькие, толстощекие, с косичками и коротко остриженные — на карточках неизменно улыбались.»

« ….Девятый «Б» — это наш второй взвод. Строевому командиру там нечего делать. И стреляют, и отдают честь, и бросают гранаты они как заправские вояки. Глядя на них, можно подумать, что они отродясь только и делали, что копали траншеи.»

 

Это строки из рассказа нашего земляка, Николая Ивановича Родичева, русского советского писателя. Родился писатель в селе Тереховка Дмитровского района Орловской области. С16 лет он пошел на фронт, когда началась война, приписав себе два месяца. Уходили на фронт всем 9 классом. Воевал писатель радистом, танковым десантником, трижды был ранен, а также имел диплом авиатора, военного водителя и удостоверение корреспондента. Заканчивает Киевский университет, а в Харькове выходит первая книга его стихов. По окончании университета писатель выбирает местом журналистской практики Донбасс.

Брянский литературовед В. П. Парыгин, посвятивший Н.И. Родичеву большую главу в своей книге, вспоминает эпизод о том, что когда Родичева принимали в Союз писателей, комиссия прочла вслух его балладу « Письмо сыну в Берлин», и с места раздалась реплика « Только за одно это стихотворение можно принимать».

 

« И вот наступил рассвет. Он был самым диковинным и ярким из всех виденных нами рассветов на родной земле. Чья-то могучая рука с грохотом раздвинула черный полог ночи, застилавший нам путь вперед. Тьма завыла на все лады, засвистела. На мгновение она смыкалась вокруг нас, чтобы отпрянуть снова и еще дальше… И в этом смертоносном говоре темноты со светом зазвучали воинственные кличи: «Третья рота!..», «Первый взвод!..», «Четвертый батальон!..»

Между двумя соседними машинами, тихо вздрагивающими от сдержанной ярости моторов, вознесся голос нашего взводного — мстительный и тревожный:

— Девятый «Б»! Приготовься к атаке!..

«А сверху, в океан бушующего огня падали и падали частые тяжелые капли…»

 

 

— А вы часто собираетесь всем классом? — не унималась девушка. — Когда, например, в последний раз встречались?

Ах, если бы я мог сказать этой милой девчушке… Если бы я мог ей сказать что-нибудь иное, только не суровую правду! Я знаю: Галя тотчас бы очень певучим голосом, каким читают стихи на школьных вечерах, рассказала мне о недавней встрече ее одноклассников в родной школе. Она как-то затевала разговор об этом, но я уже не помню почему, не мог дослушать ее до конца.

Я ответил ей очень тихо. Я никогда и никому не говорил о таких вещах громко. Я сказал Гале еще тише, чем обычно:

— В сорок третьем… и в последний раз…