Почитателям таланта Михаила Пришвина.
«Моя симфония радости жизни»: М.М. Пришвин и музыка.
Прославленный «певец русской природы» и глубочайший мыслитель, Михаил Михайлович Пришвин, неизменно и восторженно любил русскую и мировую музыкальную классику. Недаром его лирические миниатюры часто вызывают сопоставления с музыкальным творчеством: «Музыкант – это в сущности своей есть поэт, гостящий в музыке и ею поглощенный, а поэт – это гость музыки в поэзии и тоже поглощенный ею», — писал он.
С самого начала Пришвин пристально наблюдал явления музыкального ритма, которые связывались у него в единый мировой творческий акт. «Весна света, весна воды, весна травы, весна человека» — этот ритмический ряд, придуманный писателем, теперь прочно вошел в наш обиход: «По-моему, — писал Пришвин, — гений человека не огонь похитил с неба, а музыку и направил ее вначале к облегчению труда, а потом и самый труд, на который распространяется музыкальный ритм, сделал через это наслаждением».
Путешествие Пришвина в волшебную страну музыки началось очень давно, когда еще «Курымушка», как называли Михаила домашние в его детские годы, только почувствовал свою связь с миром, свою причастность к радости и муке земного бытия. Он был очень музыкален (в юности даже играл на мандолине) и с детства умел серьезно и вдумчиво слушать музыку.
В самом начале 20-го столетия молодой студент философского факультета Лейпцигского университета, Михаил Пришвин, переживает сильнейшее увлечение музыкой гениального немецкого композитора Рихарда Вагнера. Ему посчастливилось слушать концерты вагнеровской музыки под управлением замечательного дирижера Артура Никиша, руководителя прославленного Лейпцигского Гевандхаузоркестра. В творчестве великого искателя и новатора Р. Вагнера молодого Пришвина захватила мечта о преодолении мирового зла силой любви, которая столь проникновенно отразилась в его музыкальной тетралогии «Кольцо Нибелунгов». А опера «Тангейзер» настолько потрясла будущего писателя, что за два года пребывания в Германии он прослушал ее тридцать семь раз! Нравственно-философское содержание творчества Вагнера в свою очередь отразилось на замысле центрального пришвинского произведения – романа «Кащеева цепь».
Пришвинское «вторжение» в область музыки всегда с большим интересом воспринималось музыкантами, среди которых у Михаила Михайловича было немало истинных друзей и почитателей. Знаменитый певец Федор Иванович Шаляпин, восхищаясь русской песней, тут же вспоминал при этом книги Пришвина. Он писал Максиму Горькому: «Хорошо пахнет русская песенка-то, ой, как хорошо, да и цвет (если можно так сказать) у нее – теплый, яркий и неувядаемый. А Пришвин –то!.. Как написано «Озеро Крутоярое», а? – захлебывался я! Чудесно!» В свою очередь, слушая вдохновенное шаляпинское пение, Пришвин всегда волновался необыкновенно. В 1953 году он записал: «Передавали Шаляпина по скверным пластинкам, но я все-таки думал о нем то самое, что думаю всегда. Он мне является чудом, утверждающим мою любовь к родине и веру в себя».
В поздние свои годы Михаил Михайлович приобрел еще одного почитателя и друга – выдающегося дирижера – Евгения Александровича Мравинского. Секрет таланта Мравинского Пришвин видел в «постоянном и непрерывном творческом росте, полной и безраздельной отдаче жизни своей искусству».
Пришвин был частым и благодарным посетителем московской консерватории, где много и глубоко слушал Брамса, Шопена, Листа и особенно Бетховена: «Начинаю чаще и чаще уходить в музыку: вот область, куда можно уходить, уезжать, путешествовать там без огорчений от грубого вмешательства нового в старое», — признавался он.
В 1949 году в квартире писателя в Лаврушинском переулке появляется великолепный рояль фирмы Исбах, который он приобрел для своей жены Валерии Дмитриевны. Этот инструмент вместе с другими предметами, наполнявшими кабинет писателя, по ее завещанию, был передан Орловскому государственному литературному музею И.С. Тургенева и уже много лет экспонируется в его стенах.
А для дачи в Дунино, где Михаил Михайлович проводил большую часть года, был куплен хороший радиоприемник «Рига-10», с которым он не расставался никогда: «Сегодня у нас по радио играли ноктюрны Шопена, я сидел на диване и, слушая, глядел на тополь через оконное стекло. То был, конечно, ветерок, и листики тополя танцевали в воздухе. Но, слушая Шопена, я забыл о ветре, и мне казалось, что невидимыми пальцами невидимо сам Шопен играет на листиках тополя. А когда радио кончилось, я все глядел на движение листиков и по-прежнему слышал Шопена».
В одном из неотправленных писем незадолго до смерти Пришвин назвал свое творчество «моя симфония радости жизни». И это неслучайно. Ведь в его книгах – свет большой человеческой мысли, радость и жизнелюбие: «Мы живем в природе и между людьми для согласия, — писал Пришвин, — мы хотим, чтобы из всей этой жестокой борьбы и страданий, наблюдаемых нами и в природе и у человека, создалась гармония, как великое музыкальное преображение мира».
