На протяжении всей своей жизни Валерия Дмитриевна Лиорко (Пришвина) не могла преодолеть страх, что никто не поймет ее трагических метаний в поисках нравственного совершенства и абсолютной духовной полноты. Вот почему написать об этом было для нее и совершенно необходимо, и невероятно трудно. Так у В.Д. Пришвиной возник замысел автобиографического романа «Невидимый град», к работе над которым она обратилась во многом благодаря настоятельному совету М.М. Пришвина.
Ляля, как называли Валерию Лиорко домашние, обладала глубочайшим и «естественным, как биология», религиозным чувством, пробудившимся в ней с первых сознательных лет жизни. Уже при первом прочтении Евангелия ей запали в душу слова о совершенной любви, подобной солнцу: «А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас». Так на самой заре жизни почувствовала она богатство любви как величайшую реальность бытия и исчерпывающий смысл своего существования.
Одним из самых значимых событий в жизни Валерии Дмитриевны, по ее собственному признанию, явилась встреча с Олегом Полем, философом и богословом, ставшим впоследствии монахом-пустынником. В личности Олега она увидела то самое счастье духовной жизни и единство бытия, о котором мечтала с детства. Этот незаурядный человек внес в ее сознание совершенно новое ощущение действительности, определяемое ею самой как ситуацию «мы с тобой»: «Все было тогда в единстве, и не было никакой внутренней борьбы, была простота, и это было однажды в моей жизни, и это было настоящим счастьем», – вспоминала она.
Основные идеи Олега Поля о современном, обновленном христианстве изложены в его философско-богословской работе «Остров достоверности», написанной в 1926 году среди кавказских пустынников и обращенной именно к Валерии Дмитриевне. В ней он впервые попытался совместить в сознании человека несовместимое – личную любовь и монашеское призвание. Современное монашество, по его мысли, это незаметная для людей обитель, сохраняющая предание о древнем подвижничестве и в то же время приобретшая новые формы, востребованные временем: «Мы мечтали, — вспоминает Валерия Дмитриевна, — не о том, почитаемом нами монашестве, которое предполагает жизнь вне времени – только с Богом. Мы стремились к жизни аскетической, но отнюдь не одинокой… «Мы с тобой» — в эту формулу включалось все нам дорогое: с нами будут жить близкие, единомысленные люди».
Древние иконы наводили на мысль о «царстве небесном как о радостном сосуществовании тварей, а не только как о совершенном устроении человеческой души». На иконах Воскресения и Преображения читалась «вера святых отцов в то, что и растения, и животные, а не одни только люди, сохраняются для вечности в замысле о них Творца». Это было сознание современного христианина, разительно отличное от древнего и заключающее понимание того, что разделение на «плоть» и «дух» соответствует разделению на «тот» мир и «этот». По словам Пришвина, считавшего во многом О. Поля своим единомышленником, это была борьба с «темным аскетизмом, принципиально разделяющим плоть как зло от духа как блага».
Но при этом любовь и бытие Олега Поля и Валерии Лиорко были пронизаны стремлением превратить реальность – в текст, подчинить жизнь смыслу. Свою любовь они пытались осуществить как совместное, чисто духовное творчество, напряженное духовное делание, создание иного мира здесь, на земле, исходя из своих умозрительных построений: «Я не помышлял о человеческой любви и молил Господа дать силу вступить на путь, который наставники наши назвали ангельским образом жития… Любовь земная страшится смерти, которая ставит ей преграду. Но царственно-человеческая любовь может завершиться только за вратами смерти… Залог грядущего воскресения – страсть бесстрастная. Нашу любовь я воспринимаю как послушание Христово», — писал Олег Поль.
Однако подобной, искусственно созданной и рационально-выверенной любви Ляле было уже недостаточно. Стремясь на голос своего призвания, она интуитивно искала в любви полноты не только духовного, но и земного чувства. Олег встретил все это опасливым обдумыванием. «У всякого принципа нет лица и внимания к людям. Вот почему все принципиальное – безжалостно… Закон, обобщение, метод… соблазн «метода» — вот этого страшного искушения нет в Евангелии», — записывает впоследствии Пришвин, размышляя об Олеге.
Валерия Дмитриевна, в отличие от Олега Поля, искала такую жизненную реальность, которая ставит этот казалось бы невозможный знак равенства между любовью и смыслом. «Внешне этот путь будет походить на утомительное блуждание среди не понимавших меня людей. Моим спасением в далеком будущем, — писала Валерия Дмитриевна, — явится встреча с Михаилом Пришвиным, единомысленным человеком, с которым мы будем жить воистину в одно дыхание».
