В 80-х годах 19 века Н.С. Лесков обращается к весьма популярной теме классической литературы – проложные жития. Писатель создает оригинальные произведения, основанные на сюжетах, заимствованных из первопечатного Пролога 1642-1643 гг. (Пролог — это сборник кратких житий и назидательных новелл, которые располагались по календарю). Л. Гроссман отмечает, что «для разработки ряда легенд, которые относились к первым векам нашей эры в Египте, Лескову пришлось обратиться и к новой области искусствознания и культурной истории – к египтологии. В записных тетрадях Лескова имеется ряд выписок на тему «О Египте под отдельными рубриками: природа, костюмы, женщина, нравы-обычаи, убранства, оазис, имена и пр.»
Свою повесть «Гора» (была написана с 1887 по 1888 гг. и первоначально называлась «Зенон Златокузнец») Лесков называл «обстановочной», обработанной по Эберсу, Масперо и другим египтологам. Писатель отмечал: «Повесть просто представляет интересное старинное происшествие. Герой повести «Зенон» — художник из Александрии, а героиня Нефорис – богатая вдова из Антиохии, влюбленная в Зенона и обращенная им в христианство. Все событие происходит в конце третьего или начале четвертого века в самом городе Александрии и частью на утесе Адер около одного из гирл реки Нила». Повесть писателя, основанная на проложном «Слове о кузнеце» (7 октября), сохраняет все элементы первоначального сюжета. Однако Лесков значительно распространяет свое повествование, используя при этом не только детальные описания быта, архитектуры, природы древнего города, но и увеличивает сцены с главными героями, добавляет сюжеты и персонажей, которых не было в оригинальном тексте.
«В повести «Гора» Лескову удалось развернуть во всей его яркой предметности материальный быт Александрии и на этом историко-культурном фойе дать сильные по драматизму сцены: искушение Зенона, выкалывающего себе глаз, чтобы не поддаться соблазнам Нефоры, и буйный ливень, вызывающий движение гиганских оползней под крики ошеломленной толпы», — пишет Л. Гроссман.
Повесть «Гора»:
«Она ещё колебалась, но страсть одолела и стыд и рассудок.
— Да, — сказала она, — но этих похвал я вперёд не желаю, я молода и не хочу быть «богиней», как ты меня назвал: теперь я хочу быть любима так просто, как смертную женщину может любить простой, смертный мужчина. Да, я полюблю в тот же миг, как только увижу того, который может быть мил мне.
— Что же, ты, верно, его и найдешь.
Нефора опять замолчала; ноздри её изящно выгнутого носа быстро двигались, а уста открывали белые зубы, но, наконец, она не выдержала и сказала:
— Я уже нашла его, Зенон.
— Вот и прекрасно: если он любит тебя, ты вступишь в супружество, и я желаю тебе быть счастливой.
— Благодарю за желание, — живо сказала Нефора, — но я слишком много страдала и слишком долго ждала этого, чтобы теперь ожидать ещё дольше. Я томлюсь желанием скорее, в мгновенье, забыть моё горе в объятиях того, чьих лобзаний уста мои жаждут.
Она встала и с детскою, избалованною улыбкой бросилась к Зенону и закричала:
— К тебе, Зенон, к тебе, мой художник, влечёт меня сердце и страшная сила рокочущей крови… Для чего ты встаёшь? Куда ты отходишь? Дай мне любви, дай мне лобзаний, забвенья и счастья, или я потеряю рассудок.
Но Зенон её не слушал; он отступил от неё и даже самый звук её слов удалял от своего слуха, устраняя рукой и повторяя:
— Ты не знаешь, что ты говоришь. Опомнись! опомнись!..
— Я и знать не хочу ничего, кроме того, что я тебя полюбила!
Зенон вздвинул плечами и, сжав на груди свои руки, сказал:
— Несчастная женщина! ты в себе разум и стыд женский затмила!
— Возврати же скорее мне мой разум! — прошептала Нефора и, положив на плечи ему свои обнаженные руки, судорожно вздрогнула и замерла в поцелуе.
Зенон хотел её отстранить, но в очах его помутилось, сердце упало, и он едва простонал:
— Нефора! Нефора!
А она меж поцелуев ему отвечала:
— Я не богиня, Зенон… Я страстная смертная женщина, Зенон… Лобзай же меня и дай мне скорей миг блаженства!
— Миг! — воскликнул Зенон. — Миг вместо союза на целую жизнь — это нечестное дело, Нефора… Отбрось этот миг и не дай мне несчастья унизить себя и тебя с собою вместе!
Нефора взглянула на него с гневом и сказала:
— Что это! ты оскорбляешь меня!
— Нет, я тебя возвышаю. Я чту в тебе женщину больше, чем эллин и сын Мицраима.
— Я не хочу слушать ничьих рассуждений, когда мне их не надо!
— Нельзя жить без рассуждения.
— Отчего?
— Ты не поймешь.
— Нет, я уже все поняла… Ты любишь другую.
— Ты ошибаешься: я не люблю никого так, как ты хочешь.
— Так ты, значит, глупец!
— Нет, я — христианин.
— Христианин!.. Ах, ты христианин! Так вот что!.. Христиане — это те, которых все презирают и гонят!.. Это те, которых учитель хотел, чтобы люди отрекались от счастья любить; но ведь это, Зенон, безрассудно — бороться с природой. Её одолеть невозможно, да и зачем это нужно?.. Ты мой, Зенон, да? Ты пылаешь любовью ко мне, ты не в силах противиться мне, я люблю тебя, Зенон, я тебя призываю! — и с этим она рванулась к нему, и уста её соединились с его устами.
Зенон почувствовал, словно море зашумело в его ушах и будто пламя блеснуло у него перед глазами: его клонило в её объятиях, как клонит трость под дыханием бури, но вдруг на корме пробудился повелевающий волнам и буре. Зенон увидал его, отстранил от себя страстные руки Нефоры, рванулся к столу, и теперь Нефоре как будто блеснуло между нею и Зеноном… что-то как нож и кровавое пламя, а Зенон уже стоял и шатался, держась сзади руками за стол. По лицу его струилась кровь, а в глазу его стремила рукоятка ножа. Лезвие было в глазе, а другой глаз глядел на Нефору с тихим укором, а уста, бледнея, шептали кому-то, но только не ей:
— Благодарю тебя, что ты не погнушался мной и явил свою власть над моей страстной природой. Мой глаз едва не соблазнил меня, но я сделал то, что ты повелел, и… теперь нет этого глаза.
Проговорив это, Зенон зашатался и упал, и нож вывалился из его раны, а кровь орошала его лицо и струилась на пол.
Нефора не издала ни одного звука: глаза её, устремленные на Зенона, остолбенели в безмолвном ужасе, и она выбежала отсюда, оставив здесь и своё покрывало и все свои драгоценности».
