Однажды Валерия Дмитриевна, жена и литературный соратник М.М. Пришвина, спросила его, что будет он делать, если его ближайшие жизненные планы не осуществятся? Михаил Михайлович ответил: «Не знаю… Занимался охотой, потом автомобилем… Наверно, займусь самолетом!» Пускай это было шуткой и летчиком Пришвину стать не пришлось, но охотой, автомобилем и фотографией он занимался до глубокой старости, и занимался он всем этим вовсе не «по-любительски».
Нам бы хотелось рассказать о многолетнем увлечении Пришвина фотографией, которому он отдавался со всей страстью своей творческой натуры. Ведь Пришвин–фотограф – это, безусловно, целый этап в развитии фотографического искусства. А началось все так.
Во время своей первой поездки в Беломорье в 1906 году Пришвин набредает в Олонецком крае на деревню Паданы. Он попадает в дом местного сельского учителя П.П. Ползунова, такого же, как он, страстного охотника и рыболова. И тут оказывается, что у учителя впервые в жизни недавно появился новенький фотоаппарат, приобретенный для него знакомым финном. Два мечтателя легко поняли друг друга и вместе отправились в путь за сказками, прихватив с собой новую «игрушку». Вдвоем по пути они ее, как говорят, и «осваивали». Вот с этими фотографиями и путевыми записями Пришвин пришел тогда к петербургскому издателю Девриену, который сразу же спросил его: «Ваше основное занятие – живопись?». Это и решило направление творчества начинающего писателя: «неведомый край… зрительные впечатления… живые фотографии».
Однако собственный портативный фотоаппарат «Лейка» появился у Пришвина только в 1928 году. Две недели ушло на его изучение — и Пришвин с увлечением «бросается» в новое искусство. «До того я увлекся охотой с камерой, — говорил он, — что сплю и все жду, поскорей бы опять светозарное утро». С этих пор и до конца своих дней Пришвин не расставался с фотоаппаратом, который постепенно стал в помощь дневнику своеобразной «записной книжкой». Бывали периоды, когда охота с фотокамерой заменяла ему привычную многолетнюю охоту с ружьем. Однако писателя занимали не только чисто художественные фотографические задачи. Часто он фиксирует для истории «факты жизни», ее противоречия. В 1930 году, к примеру, Пришвин фотографирует в Загорске процесс съемки колоколов для их переплавки. Писатель всегда брал с собой аппарат в многочисленные поездки по стране – Хибины, Соловки, Беломорстрой, Пинега. «По этим снимкам, действительным и мнимым, я писал потом дома картинки, как пишут для большой картины художники свои «этюды», — говорил писатель.
В конце 30-х годов Михаил Михайлович фотографирует главным образом среднерусскую природу, которую любит больше всего. Это и Подмосковье, и Переславль, едет он и под Кострому для наблюдений весеннего разлива, приглядывается в лесу к снежным заносам на деревьях. Множество оригинальных снимков Пришвина, посвященных образам живой природы, человеческого быта и фактам русской истории хранится у нас, в Орловском государственном литературном музее И.С. Тургенева.
В годы Великой отечественной войны, фотография, по собственному признанию писателя, помогала ему выживать. Он фотографировал жителей деревни Усолье, где находился тогда в эвакуации, для посылки карточек на фронт их мужьям и отцам: «Дома набросились на меня женщины снимать своих маленьких детей. Тогда мне подумалось, я даже видел это, что именно благоговейный труд порождает мир нам земле», — признавался писатель.
Пришвин называл свое фотоискусство — «светописью», а себя – «художником света». «Теперь я понял, — писал он в дневнике, — что по природе я не литератор, а живописец. И если уцелеют мои снимки до тех пор, пока у людей начнется жизнь «для себя», то мои фото издадут, и все будут удивляться, сколько у этого художника в душе было радости и любви к жизни!».
Ст. научн. сотрудник Музея писателей-орловцев Абинякина Т.В.
