В последние годы жизни Пришвин много размышляет о том, что такое для него самого Дневник – главная книга его жизни. «Наверное, это вышло по моей литературной наивности (я не литератор), — признавался Пришвин, — что я главные силы свои писателя тратил на писание дневников». При этом он много думает над формой этих записей. Ему хочется «упростить слова, чтобы они стали сухими, но взрывались как порох».

Но эта простота давалась ему таинственным непостижимым трудом писателя: «Мучился всю жизнь над тем, чтобы вместить поэзию в прозу». Действительно, многие дневниковые записи Пришвина можно считать образцом поэтической прозы: в них трудно переставить местами слова – нарушается ритм, меняется звучание, теряется сила, ускользает душа написанного.

                                  Из дневника Михаила Пришвина:

Солнечно-росистое это утро, как неоткрытая земля, неизведанный слой небес, утро такое единственное, никто еще не вставал, ничего никто не видал, и ты сам видишь впервые.

Допевают свои весенние песни соловьи, еще сохранились в затишных местах одуванчики, и, может быть, где-нибудь в сырости черной тени белеет ландыш. Соловьям помогать взялись бойкие летние птички — подкрапивники, и особенно хороша флейта иволги. Всюду беспокойная трескотня дроздов, и дятел очень устал искать живой корм для своих маленьких, присел вдали от них на суку просто отдохнуть.

Вставай же, друг мой! Собери в пучок лучи своего счастья, будь смелей, начинай борьбу, помогай солнцу! Вот слушай, и кукушка взялась тебе помогать. Гляди, лунь плывет над водой: это же не простой лунь, в это утро он первый и единственный, и вот сороки, сверкая росой, вышли на дорожку, — завтра так точно сверкать они уже не будут, и день-то будет не тот, — и эти сороки выйдут где-нибудь в другом месте. Это утро единственное, ни один человек его еще не видел на всем земном шаре: только видишь ты и твой неведомый друг.

И десятки тысяч лет жили на земле люди, копили, передавая друг другу, радость, чтобы ты пришел, поднял ее, собрал в пучки ее стрелы и обрадовался. Смелей же, смелей! И опять расширится душа: елки, березки, — и не могу оторвать своих глаз от зеленых свечей на соснах и от молодых красных шишек на елках. Елки, березки, до чего хорошо!