«Три поездки на малую родину».

«Три поездки на малую родину».

(посвящается 110 – летию последней поездки в Орел Леонида Николаевича Андреева).

 

В этом году, в апреле, исполняется 110 лет со дня последнего приезда в Орел нашего известного земляка, писателя, художника Леонида Николаевича Андреева.

Орловская земля стала истоком для многих писателей. Они сохранили к ней вечную привязанность и благодарность.  Навсегда сохранил верность родному Орлу, и Леонид Андреев, называя себя с гордостью «буйный орловец». Здесь, в Орле, на окраине города, прошли его детство, отрочество, юность.  Отсюда он уехал поступать в Петербургский университет, возвращаясь на зимние и летние вакации. Став известным писателем, Андреев трижды приезжал в Орел.

 «Я с гордостью ношу имя русского и твердо верю в будущее и славу России» — говорил Леонид Андреев. Россия началась для него в Орле, на старинных пушкарных улицах небольшого губернского города. Еще в давние времена, когда город был крепостью, эти улицы получили свое название.  Многое изменилось здесь за столетия, но кое-что уцелело и помогает вспомнить и страницы биографии Леонида Андреева и судьбы андреевских героев, что жили здесь и хорошо были знакомы писателю.

Леонид Андреев всегда с нежностью вспоминал о родных местах: в фельетоне «Когда мы, мертвые пробуждаемся…» он пишет:   «Давно это было, давно. Я жил в городе, в котором есть природа, и отсюда понятно, что город этот не был Москвой. В этом городе были широкие, безлюдные, тихие улицы, пустынные, как поле площади и густые, как леса, сады. Летом город замирал от зноя и был тих, мечтателен и блаженно — недвижим, как отдыхающий турок; зимой его покрывала густая пелена снега, пушистого, белого, мертвенно-прекрасного. Он высокими белыми горами лежал на крышах, подходил к самым окнам низеньких домов и немой тишиной наполнял весь город».

Здесь, на углу окраинных улиц 1-й Пушкарной и Дальней Посадской (ныне улица Панчука) родился будущий писатель, которого Максим Горький считал человеком «редкой оригинальности, редкого таланта и достаточно мужественным в своих поисках истины».

Но, конечно самым примечательным на этих улицах является дом, который в 1874 году возвел отец Андреева Николай Иванович. В своей автобиографии Андреев напишет:

 «Я помню мои детские впечатления огромности от орловского дома и сада. Помню, что в течение многих лет, я все еще не мог исследовать, как следует, все таинственные углы, чердаки, подвалы и сараи, привыкнуть ко всем заворотам, каждый раз, открывающим новый пейзаж. Пересмотреть все старые вещи: сломанные лопаты, брошенные бутылки, обломки чего-то, составляющее наше, что взрослые называли одним словом – мусор, а для меня каждый ржавый гвоздь имел свое имя».

Действительно, дом просторный,  прочный,  на высоком каменном фундаменте, щедро изукрашенный резьбой, в десять комнат, с террасой, выходящей прямо в сад. На нем с 1960 года установлена мемориальная доска:

«В этом доме прошли детские и юношеские годы известного русского писателя Леонида Николаевича Андреева».

 Расположившийся в исторически сложившемся районе Посадских и Пушкарных улиц, дом  является памятником истории и архитектуры 70-80-х годов XIX века.

В этом доме Леонид Андреев прожил 17 лет. Это было время беззаботного и радостного  детства, мучительной и трагической юности, время становления характера, формирование отношений с миром и людьми. А  в 1991 году в родном доме писателя на 2-ой Пушкарной улице открылся музей — Дом Леонида Андреева.

Если пройти к Орлику по дорожке между домами, по которой ездили на речку за водой, то окажешься на зеленом бережке, где купался Леня Андреев. Это место называли Вавилоном;  да и сейчас старожилы  помнят это название. Оно также упоминается в произведениях Леонида Андреева. На нынешней Пушкарной улице еще остались места, которые напоминают нам о творчестве Л. Андреева. Маленький, невзрачный дом под номером 35 – дом господ Трепловых, которых Л. Андреев описывает в рассказе «Алеша – дурачок». Маленький, а ныне уже двухэтажный дом, стоящий почти напротив дома Андреевых. Видимо здесь происходит действие рассказа «У окна». Герой рассказа сидит у окна и наблюдает…

  «Прямо против окна, на противоположной стороне, высился красивый барский дом. Деревянная вычурная резьба покрывала будто кружевом весь фасад, начинаясь от высокого темно-красного фундамента и доходя до конька железной крыши, со стоящей на ней таким же вычурным шпилем. Даже в эту погоду, когда кругом все стояло безжизненным и грустным, зеркальные стекла дома сияли, и тропические растения, отчетливо видные, казались молодыми, свежими и радостными, точно для них никогда не умирала весна и сами они обладали тайной вечнозеленой жизни».

Читая произведения Андреева, многие считают его человеком мрачным. Однако в жизни он был совершенно другим: веселый, часто придумывал розыгрыши, был доброжелателен ко всем и к каждому в отдельности, любил пошутить – достаточно прочитать его письма к матери, братьям, друзьям. Еще в детстве он устраивал походы со своими сверстниками. В зарослях на берегу Орлика, в окрестностях Пушкарной улицы, играл в солдаты, разбойников, «индейцев». Маленькие «пушкари» всегда выбирали его своим предводителем, когда предпринимались лихие набеги на чужие сады.

С одним из таких набегов связан забавный случай, о котором Андреев позже вспоминал. Ему было лет 10. Он залез в чужой сад за яблоками. Но собаки заставили его взобраться на забор.

Выход для меня, — вспоминал Андреев, — остался только один: поэзия! Прочно сидя на заборе и глядя на свирепо лающих собак справа, я вдохновенно запел:

Собаченьки-голубушки, вы душечки мои,

Закройте, если можете, вы ротики свои!

Я дал бы с удовольствием вам съесть мою ногу,

Да только, верьте совести, никак я не могу!

 

В то время на Пушкарной часто водили  хороводы – их Леонид любил с детства, слушал песни. Вот что вспоминает поэт Иван Белоусов: «Однажды в темноте подходим к какому-то «караван-сараю» — к постоялому двору, людей никого не видно, только со двора слышатся звуки гармоники, — кто-то под нее поет русскую,- широкую, протяжную песню. Леонид Николаевич остановился и замер, прислушиваясь:

Хорошо! Словно у нас – в Орле…., — сказал он тихо.

 

Из дневника Л. Андреева:  «… шатаюсь один по весенним полям, под жаворонками. Вдали сады, немного крыш и церковные главы, то синие, то горящие золотом на солнце, и оттуда идет мягкий колокольный гул: это Орел и пасхальный звон. Войдешь с безлюдного поля на одну из окраинных улиц – что за веселье! Красные рубахи, говор, ребячий крик, перепуганные, но счастливые куры. Играют в лодыжки, где – то гармоника и совсем близко беспорядочный, но залихватски – веселый трезвон. Сапоги у меня пыльны и в ногах усталость, но так приятно быть спутником среди разного, то одному быть в зеленеющем поле, то быстро проходить сквозь весеннее — праздничное человечество».

В пасхальные весенние дни на Пушкарной улице играли гармоники, водили хороводы, на улицах и площадях города устраивались праздничные гуляния и представления. Пасха была для Л. Андреева одним из самых любимых праздников, она напоминала ему о родном доме, о детстве и юности. Один из первых рассказов молодого писателя, Л. Андреева, был пасхальный рассказ «Баргамот и Гараська», действие которого происходит на 2 – ой Пушкарной улице в Орле…  

 «Было бы несправедливо сказать, что природа обидела Ивана Акиндиныча Бергамотова, в своей официальной части именовавшегося «городовой бляха №20», а в неофициальной попросту «Баргамот».  Обитатели одной из окраин губернского города Орла, в свою очередь по отношению к месту жительства называвшиеся пушкарями (от названия Пушкарной улицы), а с духовной стороны характеризовавшиеся прозвищем «пушкари-проломленные головы», давая Ивану Акиндиновичу это имя, без сомнения, не имели в виду свойств, присущих столь нежному и деликатному плоду, как бергамот».

Еще один рассказ «Весенние обещания» (1903г.) навеян орловской действительностью. Главный герой – кузнец Меркулов – любитель колокольного звона. Он всегда ждал Пасху – того счастливого дня, когда можно будет взобраться на церковную колокольню «и звонить сколько хочешь – от обедни до самых вечёрен».

 

Став известным писателем Л. Андреев приезжал в родной город, и     всегда, как правило, на Пасху. Однако первый его приезд в Орел состоялся в январе 1904 года. «Второго еду в Орел читать на студенческом вечере», — писал Л. Андреев К. Пятницкому накануне нового, 1904 года. «Концерт 2-го января в зале Дворянского собрания в пользу недостаточных студентов-орловцев в Московском университете привлек такую массу публики, что в обширной зале трудно было даже двигаться, — сообщалось в местной хронике «Орловского вестника». – Леонид Андреев прочел несколько отрывков из своих сочинений. Благодаря участию на вечере Л. Андреева сбор превзошел всякие ожидания».

Сам, Андреев, учась в Московском университете, состоял в землячестве, которое объединило студентов орловщины. Землячество решало вопросы жизни и учебы, постоянно изыскивало средства для оказания помощи беднейшим из них. Для чего организовывались концерты, сбор средств с которых шел в фонд помощи этим студентам. Сам Андреев, страдая от бедности в студенческие годы, уже, когда стал известным писателем, никогда не отказывался от участия в таких концертах.

      Второй приезд Леонида Андреева на родину состоялся в апреле 1908 года.  На квартире И.Н. Севастьянова в Орле (ул. Садовая, дом Авдеева, ныне ул. Горького, дом не сохранился) он  читал «Рассказ о семи повешенных». Этот вечер был посвящен десятилетию литературной  деятельности Леонида Андреева, который был устроен его приятелем по гимназии, орловским врачом и общественным деятелем И.Н. Севастьяновым. Андреев подарил своему товарищу I том своих сочинений с надписью: «И.Н. Севастьянову – старому другу на память о былых годах и в надежду о будущих. Любящий автор» Эта книга в настоящее время находится в экспозиции музея.

В письме к Л. Н. Афонину от 9 апреля 1973 года свидетель чтения А.Н. Ильинский вспоминал: «Иван Николаевич Севастьянов пригласил меня на встречу с Андреевым. Когда я пришел к Севастьянову, Андреева еще не было. Народу, местной интеллигенции – врачи, учителя, адвокаты и др.  – собралось человек 25. Наконец вошел Андреев с женой. Сам Андреев показался мне человеком среднего роста, довольно полным, одет он был в обыкновенную пиджачную пару темно-серого цвета. Лицо его носило характер русского интеллигента. Начал читать. Читал он прекрасно. Особенно хорошо у него получалось часто повторяемое уголовным преступникам «Меня не надо вешать».

 

К апрелю 1910 года относится очень значимое событие в жизни Л.Н. Андреева – поездка ко Льву Толстому в Ясную Поляну. Это произошло 21-22 апреля. Толстой всегда интересовался творчеством Л. Андреева, читал его рассказы и ставил за них свои оценки. Один из первых рассказов молодого писателя, пасхальный рассказ «Баргамот и Гараська» не очень понравился Л. Толстому и получил оценку «2». Это была первая и единственная встреча двух писателей. После Андреев напишет портрет Толстого, который на данный момент хранится в Орле и экспонируется в музее Л. Андреева.

Из Ясной Поляны Леонид Николаевич поехал в Орел. В этот раз он приезжал со своей матушкой Анастасией Николаевной, с женой Анной Ильиничной и со своим младшим на тот момент сыном Саввой, с которым сфотографировался на ул. Болховской (ныне ул. Ленина). Фотография сохранилась. Квартировавший в то время в доме Андреевых на 2-ой Пушкарной Андрей Готлибович Шиллер вспоминал:

 «Я жил в то время в бывшем доме отца Леонида Андреева, при встрече с Леонидом Николаевичем предложил ему пойти ко мне посмотреть свое старое пепелище, на что он охотно согласился. При переходе с одной стороны улицы на другую Савва, сын Андреева,  запротестовал и уселся в пыль посреди дороги. По желанию отца, семья прошла мимо сидящего в пыли мальчика, оставив его одного посреди улицы. Мальчуган, почувствовав себя одиноким, перестал капризничать и побежал за ними».

Вместе с женой и матерью он пошел на 2-ю Пушкарную , повидался здесь с соседями, побывал в доме, где прошли его детские и юношеские годы. Как рассказывает орловский старожил А.Г. Шиллер, Леонид Николаевич «в этот визит обнаружил большое неравнодушие к воспоминаниям о детстве: тщательно осматривал все притолоки, на которых раньше отмечал свой постепенный рост, лазил по чердакам, разыскивал на балках отметки о некоторых эпизодах своей жизни, сделанные мелом; так, например, на одной из балок он нашел меловую отметку дня, когда он шел в гимназию на «переэкзаменовку» по математике (кстати, нелюбимый им предмет). Аппаратом Кодак он сделал несколько снимков с фасада дома, сарая и балкона, причем, как мальчик, лазил по решеткам, заборам и т.п.  После осмотра дома мы пошли на берег реки Орлик (за так называемый в Орле «Вавилон»)… Впечатления от этой встречи таковы, что Леонид Николаевич не был горд, ни одним не давал почувствовать своё превосходство над заурядными людьми. Славный и простой, он очень смущался порой ходившей за ним толпой.… К матери и отцу он относился, как истинно любящий сын, к знакомым родителей и своим очень приветливо и дружелюбно.

Восхищение Леонида Андреева вызывали героини романов Тургенева. «Кто из нас, — говорил он, — не был влюблен в тургеневских женщин?». Приехав в родной город, Леонид Андреев, естественно, не мог не побывать в этом поэтическом уголке Орла, который издавна зовется орловцами «Дворянским гнездом». Здесь писатель сфотографировал «дом Калитиных» и столетние липы в саду, под которыми, как гласит легенда, мечтала, любила и молилась чудесная орловчанка, прославленная Тургеневым. К сожалению, цветные фотографии Л. Андреева, о которых 5 мая 1910 года сообщал «Орловский вестник», пока не обнаружены. Возможно, они не сохранились.

Пребывание в Орле не прошло бесследно для творчества Л. Андреева. С новой силой вспыхнувшие его воспоминания о юности становятся основой пьесы «Младость», опубликованной в 1916 году. Друг детства Леонида Николаевича Софья Дмитриевна Панова свидетельствует, что в «пьесе выведен отец Леонида, сам он, мать его и все мы, его орловские знакомые, тогда гимназисты и гимназистки, терраса, о которой в пьесе упоминается, сохранилась до сих пор».

Действительно, Николай Андреевич Мацнев весьма похож на отца Леонида Андреева чертами своего широкого, самобытного характера, влюбленного в природу, манерой одеваться – «красная, широкая, полурасстегнутая в вороте рубашка, широкие черные шаровары».  Подобно матери писателя Анастасии Николаевне, в вечных тревогах и заботах проходит жизнь  жены Мацнева – Александры Петровны. Сын Мацневых, студент Всеволод, заставляет вспомнить молодого Леонида Андреева с его мучительными исканиями смысла жизни».

Эпизоды пьесы «Младость» напоминают факты биографии писателя: внезапная смерть отца, покушение юноши на самоубийство на железнодорожной насыпи, отъезд семьи в Москву и т. д. Любопытно отметить, что пьеса вызвала одобрительный отзыв такого ценителя литературы, как наш земляк Иван  Алексеевич Бунин: «Я считаю, — говорил он,- что в этом произведении у Андреева намечаются новые шаги, вещь написана очень жизненно, свежо, с большой сдержанностью.

Возможно, орловскими делами навеяна и одноактная комедия Л. Андреева «Монумент», рассказывающая о том, как в некоем городе Коклюшине, в салоне «Ея Превосходительства» обсуждали проект памятника Пушкину.  Леонид Андреев, может быть, имел ввиду Орел, где не одно десятилетие подряд городская дума бесплодно вела дебаты о памятнике И.С. Тургенева. Павел Карпович Маслобойников в андреевской сатире весьма похож на орловского городского голову А.Ф. Калабухова, который, узнав, что Тургенев был знаменитым писателем, равнодушно произнес: «А… Бумаги писал!».

Комедия «Монумент», поставленная в 1916 году, имела большой успех у публики. Коклюшин – «этот «фантастический кашляющий город» — зрителями был воспринят как «символ всей кашляющей, запуганной, заспанной России». 

Став известным писателем, Леонид Андреев поселился у моря. Еще в годы детства и юности он мечтал «о море – синем, теплом, с летучими рыбами, как у Майн-Рида».  В дневнике он писал: «Море! Еще мальчишкой в отчаянно безводном и пыльном Орле, где одна из его речек называлась самими орловцами «Пересыханкой», я почувствовал великую тягу к морю». Позже, живя в Финляндии, он завел себя яхты, на которых совершал далекие морские прогулки. Надо сказать, что Леонид Андреев любил путешествовать не только по России, но и заграницей.

Однако, путешествуя по Италии и Швейцарии, Леонид Андреев часто вспоминал родной город. Даже прелесть итальянской весны меркла для Леонида Андреева, когда он вспоминал красоту родных орловских просторов. «Пока хороша Кампанья обилием и свежестью зелени, — писал Андреев, — но через две недели начнет сохнуть и она; а наши орловские поля весной, когда взошли зеленя, нисколько не беднее, а, пожалуй, побогаче: пестрый, весенний молодой ковер».

Да и во всем своем облике Леонид Андреев сохранил «орловский отпечаток». Хорошо знавший его Корней Иванович Чуковский вспоминал: «Даже в том, как сражался Леонид Николаевич в шашки, как безудержно и лихо острил, как долго просиживал с семьей за чайным столом, как любил слушать игру на гитаре, чувствовалось неискоренимое влияние провинции, в которой прошло его детство.… Но замечательно: при всей провинциальности в нем не было и тени мещанства: обывательская мелочность, обывательское «себе на уме» были чужды ему совершенно; он был искренен, доверчив и щедр: никогда я не замечал в нем ни корысти, ни лукавства, ни карьеризма, ни двоедушия, ни зависти».

Накануне первой мировой войны Леонид Андреев серьезно подумывал надолго поселиться в городе своего детства. «На зиму я, ты подумай, хочу перебраться в Орел, — сообщал Л. Андреев поэту Ивану Белоусову. – Сейчас подыскиваю себе квартиру. На родину!». Но, к сожалению, этому намерению не суждено было сбыться.

Навсегда осталась у Леонида Андреева тоска по утраченному в Орле отцовскому дому. И неслучайно в 1918 году, отрезанный от России, на своей финской даче он вспоминает, прежде всего, Орел, все, что связывало его с родными местами. В дневнике 3 мая 1918 года он записывает: «… Орел, тепло, пахучая ракита, разлив рек, шатанье по Болховской. (…) … так и проходив вечерние весенние часы, несу свою красоту на домашнюю Пушкарную…». Любовь к родному городу звучит и в произведениях Леонида Андреева. И землякам писателя дорого творчество «буйного орловца», за которым в истории русской литературы, как предсказал А.М. Горький, «навсегда останется место одного из оригинальнейших художников».