В 1936 году в Берлине вышла книга писательницы, эмигрантки (с 1922) Н.Н.Берберовой «Чайковский, история одинокой жизни». Книга была написана на документально-биографической основе, имела большой успех и была переведена на разные языки.

О дружбе Апухтина и Чайковского сказано немало. Их дружба зародилась в  Училище правоведения в Петербурге. Они были однолетками, правда, Чайковский поступил в Училище годом раньше Апухтина. Блестяще сдав вступительные экзамены, Апухтин оказался с ним в одном классе.  Представить себе то впечатление, которое произвело появление Апухтина в Училище на юных правоведов, в том числе и на Чайковского даёт отрывок из  книги Нины Берберовой «Чайковский».

«Из окружавших сверстников постепенно стали выделяться товарищи — еще не было среди них одного, единственного, незаменимого…

И вдруг все эти Масловы, Герарды, Адамовы были отставлены. В классе появился некто, кто сразу стал центром, божком, не только сверстников, но всего училища. И в его блестящей, искрящейся орбите завертелся Чайковский, наравне с другими.

Ему предшествовала слава. Говорили, что он пишет стихи, что знаком с Тургеневым и Фетом, отметившими этого мальчика и его дар, обещавшими ему славу Пушкина. Сам принц Ольденбургский покровительствует ему и пишет ему собственноручные письма. Леля Апухтин, с первого дня любовь и гордость генерала Языкова, перешагнув через класс, рассыпая вокруг себя искры таланта, остроумия и дерзости, в 1853 году очутился в одном классе с Чайковским.

Его наивной вере в добро и справедливость, его нежности, чувствительности, жалости к себе и людям, тоске по матери, скрытой поэзии дневников и раздумий, Апухтин, которому тогда было, как и Чайковскому, 13 лет, противопоставил свой едкий ум, насмешку, демонические сомнения в том, что преподносилось временем, как истина; он был зрел в суждениях и вкусах, способности его были исключительны, он был избалован семьей и всеми теми, с кем он встречался; он уже умел ненавидеть, презирать, мстить; он видел перед собой широкий путь к всероссийской славе и был уже знаменит.

Все, что до сих пор было свято для Чайковского, понятие о Боге, отроческая любовь к ближним, уважение к старшим, — все это вдруг было осыпано насмешками, подвергнуто подозрительному анализу, поколеблено навеки с такой бесстыдной смелостью и пленительным своеобразием, что Чайковский почувствовал, что весь он, со всеми своими мыслями и чувствами, меняется у себя на глазах, — от одного утра до другого.

Рядом с ним Чайковский казался мальчиком средних способностей, располагавшим к себе какой-то безобидностью, бесцветностью».

Пройдут годы и Апухтин, посвятит Чайковскому стихотворение, в котором напомнит об их детской мечте  о «славе идеальной» и о своём предвидении великого будущего у Чайковского.

 «П.И.Чайковскому» 

Ты помнишь, как, забившись в «музыкальной»,
Забыв училище и мир,
Мечтали мы о славе идеальной…
Искусство было наш кумир,
И жизнь для нас была обвеяна мечтами.
Увы, прошли года, и с ужасом в груди
Мы сознаем, что все уже за нами,
Что холод смерти впереди.
Мечты твои сбылись. Презрев тропой избитой,
Ты новый путь себе настойчиво пробил,
Ты с бою славу взял и жадно пил
Из этой чаши ядовитой.
О, знаю, знаю я, как жестко и давно
Тебе за это мстил какой-то рок суровый
И сколько в твой венец лавровый
Колючих терний вплетено.
Но туча разошлась. Душе твоей послушны,
Воскресли звуки дней былых,
И злобы лепет малодушный
Пред ними замер и затих.
А я, кончая путь «непризнанным» поэтом,
Горжусь, что угадал я искру божества
В тебе, тогда мерцавшую едва,
Горящую теперь таким могучим светом.         Декабрь 1877

Чайковский писал брату  А.И.Чайковскому из Сан-Ремо: «Получил сегодня письмо от Лели (так звали Апухтина близкие друзья) с чудным стихотворением, заставившим меня пролить много слез».