7 декабря Ставка Верховного главнокомандования объявила о создании Волховского фронта. В него вошли действующие 4-я и 52-я армии 26-я резервная, переименованная во 2-ю ударную (генерал-лейтенант Г. Г. Соколов), армии.

Перед фронтом была поставлена задача разгромить противника на Волхове и, наступая в северо-западном направлении, деблокировать Ленинград.

В январе 1942 года состоялось заседание Ставки, которое приняло решение о всеобщем наступлении от Баренцева до Черного морей. Против этого плана высказались генералы. Но их доводы, что войска еще не располагают достаточными материальными ресурсами для столь масштабных действий, не были приняты во внимание.

Через два дня 2-я ударная армия, не закончив сосредоточения, не имея надежных средств связи и защиты от вражеской авиации, перешла в наступление, которое не принесло успеха

Здесь ждал глубокий снег, особенно в долине реки, мороз до 30 градусов, сильный артиллерийский, минометный и пулеметный огонь. Пространство до рубежа атаки пришлось преодолевать ползком.

24 января войска 2-й ударной армии прорвали немецкую оборону и устремились к блокированному Ленинграду. Приказ наступать — «Вперед, только вперед!» — привел к образованию территории площадью три тысячи километров с узкой горловиной в месте прорыва. Этот четырехкилометровый коридор от деревни Мясной Бор до деревень Кересть (Новая и Глухая) — единственный путь, обеспечивающий снабжение наступавших частей, который немцы все время пытались перекрыть.

«…Пополнение маршевыми ротами и батальонами поступало в дивизию, — вспоминал Никонов, — и непрерывно и так же быстро перемалывалось в наступательных боях. Люди приходили разные. В основном из Сибири и Татарии, но были и казахи, и узбеки, и таджики… К холодам не приспособленные, пожилые и, видно, верующие… Соседняя 327-я стрелковая дивизия формировалась в Мордовии. Но воевали и молодые бойцы…».

Для пополнения 2-й ударной армии направили восемь (!) стрелковых бригад из курсантов военно-пехотных училищ Приволжского и Уральского военных округов.

«…Помню, — продолжал Никонов, — пришли на передовую три лыжных батальона — двадцатилетние рослые крепкие парни в белых маскхалатах. Сразу рванули в атаку, а через полтора часа из них почти никого в живых не осталось — противник косил как траву. Перед вражескими позициями — горы трупов. На этом наступление выдохлось…».

Но 19 марта немцы ударами с севера и юга перекрыли горловину нашего прорыва. Теперь связь окруженной 2-й ударной армии с базами снабжения осуществлялась только по воздуху.

«…Из-за отсутствия боеприпасов мы не могли оказать сопротивления и бродили по лесам и болотам. Впереди — разведка, за ней — командир полка, следом — все остальные. Многие спали на ходу. Продуктов не было. Силы иссякли. Когда появлялась возможность, разводили костер, но бойцы настолько перемерзали, что, греясь, не ощущали огня — загоралась одежда, тлели валенки… Ели все, что попадет. Лошадей перевели на мясо, потом принялись за кожаную утварь. В моей группе осталось десять бойцов, а тут дали пополнение — семерых и патронов пять штук на каждого. После этого приказ — наступать! Зачем? Может, хотелось показать, что мы еще живы.

Утром двинулись вперед, но немцы ответили таким огнем, что сразу нас к земле прижали. Почти все, кто рядом со мной находились, погибли. Правда, у меня одно перед ними преимущество — работал на Севере, в Березово, ездил там на оленях в 50-градусные морозы, ночевал в тундре на снегу. Поэтому я легче, чем мои товарищи, переносил холодную зиму 1942 года.

Потом весна началась: дружная, теплая. Все кругом зазеленело. Жить хотелось — мочи нет!»