С.Л.Жидкова (г. Орел)

 

СПАССКИЙ  ГАРПАГОН

(По  материалам  Описи  имущества  И.И.Лутовинова)

 

 //  Тургеневский ежегодник  2011-2012 гг./ Сост. И ред. – Л.В. Дмитрюхина, Л.А. Балыкова.- Орел: Издательский Дом «Орлик», 2013

 

Среди тургеневских мест срединной России Спасскому, бесспорно, принадлежит главное место. В.П.Тургенева в своем дневнике так характеризует свои чувства по отношению к родному лутовиновскому гнезду: «Когда нынче утром увидела я на горизонте через стекла моего экипажа колокольню спасской церкви… Ах! И тогда показалось, что могила моя раскрывается, что я дышу полной грудью живительным воздухом родины, который меня воскрешает»¹.

Через много лет Тургенев опишет схожее ощущение: «Когда я подъезжаю к Спасскому, меня на каждый приезд охватывает странное волнение, да и не мудрено – я провел здесь лучшие годы своей жизни»².

Несомненно, что это чувство родного дома восходит к первым детским впечатлениям. Каким же было Спасское в пору детства Тургенева? На этот вопрос мы находим ответ в письмах В.П.Тургеневой, в воспоминаниях её приемной дочери В.Н.Житовой, в немногочисленных воспоминаниях современников и, наконец, в письмах и сочинениях самого И.С.Тургенева. Может быть, наиболее детально спасская усадьба представлена в описи имущества покойного И.И.Лутовинова, составленной в декабре 1813 года. Опись хранится в фондах Орловского объединённого государственного литературного музея И.С.Тургенева. С этим документом связана своего рода мистическая история. Он был приобретен в августе 1925 года от мценского кружка «Мировед», по акту от 15 января 1946 года считался пропавшим, но в июле 1962 года был обнаружен в подвале Дома Галаховых. Несколько лет назад документ был отреставрирован.

В нынешнем году Опись наконец была расшифрована и прочитана полностью. Теперь исследователи получили возможность работать с ней. До сих пор документ использовался лишь частично. В разные годы к нему обращались Б.В.Богданов³, Е.В.Проц⁴, Н.М.Чернов⁵. Однако сведения, заключенные в Описи, далеко не исчерпаны и содержат значительный материал для воссоздания истории усадьбы и характеристики личности её легендарного основателя.

Усадьба, основанная И.И.Лутовиновым в начале XIX века, сохранила свои очертания до наших дней – она расположена в тех же границах, что и во времена своего первого хозяина. С одной стороны она ограничена прудом, с другой стороны – плотиной; при въезде в усадьбу можно видеть построенную Иваном Ивановичем церковь Спаса Преображения и остатки старого кладбища с мавзолеем над склепом, где покоится «старый барин».  От бывших четырех «плодовитых садов» осталось два, но уцелели и стали подлинным украшением усадьбы липовые аллеи, высаженные в форме римской цифры XIX.

Увы, большая часть строений одного из богатейших имений Орловской губернии была истреблена временем. А при жизни основателя это было типичное помещичье хозяйство с тремя каменными парниками и деревянной оранжереей, с двумя мельницами, ветряной и водяной, с многочисленными службами, расположенными в специальных «флигелях».

«Экипажный двор» впечатляет своими размерами и поражает количеством и разнообразием экипажей. Среди карет два «дормеза» – «старый двуместный темно-зеленый» и «новый четвероместный темно-шоколадовой краски». Напомним, что «дормез» – это карета со спальными местами, предназначенная для дальних поездок, может быть, в четвероместном дормезе Тургеневы ездили за границу в 1822 году. Кроме карет, на экипажном дворе находились коляски, линейки, брички, «таратайка или маленькая колясочка, обита кожею»; дрожки, немало послужившие Тургеневу в его охотничьих странствиях, телеги…

Для современного человека этот экипажный двор представил бы собой настоящий музей. Чего стоят, например, «сани двуместные, убранные белою тесьмою и алым трипом («трип» – это шерстяная ворсистая ткань вроде бархата) с таковою же подушкою и одеялом на медвежьем меху». Может быть, эти сани вспоминал Тургенев, когда в повести «Несчастная» (1869) писал: «Тетушка подарила мне широкие генеральские сани с медвежьей полостью и пару откормленных вяток»⁶.

Иван Иванович мог по праву гордиться своими конюшнями, которых было целых три: «парадная о двадцати двух стойлах», «заводская о двенадцати стойлах» и «ямская о осьми стойлах», где можно было видеть породистых лошадей: «жеребец половый (т.е. бледно-желтый)  английский», «жеребец бурый турецкий», «гнедой (т.е. темно-рыжий, с черным хвостом и гривой) допель» («допель» – лошадь эзельской или обвинской породы); меринов серых цуговых, т.е. предназначавшихся для упряжки цугом, что позволялось лишь знатным дворянам, целых восемь. Это для них на экипажном дворе хранились «восемь новых цуговых хомутов с кисточками». Как следует из писем В.П.Тургеневой к сыну, конный завод сохранялся в Спасском до начала 40-х годов. Понятно особенное отношение Тургенева к лошадям, сказавшееся в его детских письмах, да и в творчестве. Трогательно письмо двенадцатилетнего Тургенева к дяде, где он описывает лошадь, которую хотел бы иметь: «Привези, пожалуйста, верховые лошади; моя была бы росту среднего, как Федорова лошадь; гнедая, вороненькая или рыжая, а если хочешь, серая, чтобы скоро бежала и не слишком борза. Вот какую я люблю»⁷.

Примечательной деталью быта тех времен является наличие вблизи экипажного двора двух палаток: «одна парусинная с полами красными полосами», «другая теплая – домик – стороны парусиновые белые, а изнутри подшита зеленым сукном». «К ним столик и пять стульев складные». Палатки были необходимой частью путешествий той поры; напомним, что имения Ивана Ивановича находились в разных губерниях и время от времени он их объезжал. Палатки разбивались также во время различных праздников и гуляний. Между прочим, в одном из последних своих рассказов – «Отчаянный» (1882) – Тургенев упоминает о палатке, разбитой героем – Мишей Полтевым: «<…> заезжайте-ка вечерком в Сокольники. Там у меня палатка разбита <…>. А на палатке вымпел, а на вымпеле ба-альшими буквами написано: «Хор полтевских цыган». Змеем вымпел-то вьется, буквы золотые, всякому прочесть лестно»⁸.

Были при усадьбе, разумеется, и «скотный двор», и «птичий двор». На птичьем дворе среди простой птицы: кур, уток, гусей и индеек – находились птицы экзотические: павлин и три павы, «племенные и молодые», хотя в саду для них была выстроена специальная «павлинья горница», которая на момент составления описи была «пустопорожней». Что и понятно: зима в России суровая, и нарядная «павлинья горница» не спасала от морозов южных птиц.

Центром этого усадебного мира являлся господский дом, который был связан двумя «каменными полуциркульными галереями» с двумя «деревянными строениями», в правом строении было 11 комнат, в левом – 7.

Перед домом располагался цветник и плодовые деревья разных сортов. Парадная фасадная часть двора была отделена от остальной усадьбы железной кованой решеткой с двумя большими створчатыми воротами. Дом был большим и поместительным. Внизу было 12 комнат, в мезонине – 9. Однако ко времени смерти владельца он всё ещё казался необжитым: на первом этаже 3 комнаты были пустыми, а из 9 покоев, заполненных вещами, только в кабинете, диванной, гостиной и столовой были гардины на окнах.

Самое ценное находилось в спальне хозяина, как будто он постоянно боялся за своё добро. Например, сундук с серебром, которое весило 70 фунтов (28 кг). Среди прочего здесь можно было видеть 18 светильников, из которых 4 шандала, т.е. крупных тяжелых подсвечника, 8 «одинаких», т.е. простых несложных подсвечников и 6 маленьких подсвечников «аплике». В данном случае речь идет о подсвечниках из простого металла, покрытого тончайшим листком серебра.

Несомненно, Тургенев видел в детстве эти вещицы, и, возможно, запечатлел их в своих произведениях. Вспомним, как старый слуга Антон в романе «Дворянское гнездо» (1858) поставил перед прибором «почерневшую солонку аплике о трех ножках»⁹ или как Эмилия в «Истории лейтенанта Егурнова» (1868), перечисляя якобы украденные у них с теткой вещи, причитала: «<…> и две ложки анпликэ»¹⁰.

В этой же спальне находились вещи, которыми Иван Иванович пользовался постоянно и которыми, вероятно, дорожил более других, как например, «табатерка старинная черепаховая с портретом покойного, с оправою золотой». Создавая галерею портретов людей XVIII века, Тургенев делает «табатерку» почти непременным их атрибутом. Причем у Тургенева это слово также употребляется в архаическом начертании, свойственном  XVIII веку. Вспомним хотя бы Ивана Матвеевича Колтовского из повести «Несчастная» (1869), который «сидит, с важностью озираясь кругом и медленно перебирая щепотку испанского табаку в золотой круглой табатерке с вензелем императрицы Екатерины»¹¹.

В спальне же хранилась фарфоровая посуда, бывшая в обиходе. Интересно, что среди обычных тарелок были «двадцать четыре раковины и одно блюдо для них». Поясним, «раковина» — это чаша или блюдце в форме раковины. Впрочем, посуда находилась и во многих других помещениях и кладовых: фаянс, фарфор (саксонский и китайский), английское серебро, бесконечные чашки, кофейники, сахарницы, соусники, «черный хрустальный графин с вензелем Ивана Лутовинова».  В этом доме, кажется, ничего не выбрасывалось! Среди описи посуды мы встречаем «лотков семь, из коих три поврежденных», «салатников худых четыре» и т.д. Обратим внимание на такой предмет старинной кухни, как «маленькая игот зеленой меди с пестиком». Чтобы узнать, что это такое, пришлось воспользоваться словарем Даля. «Игот» — ступка; у Даля же мы нашли значение слов «длинный котел-передача». Это всего-навсего кухонная лохань.

Предметы одежды, упомянутые в Описи, позволяют представить нашего героя в разные периоды жизни и в разных житейских обстоятельствах. Вот парадная «представительская одежда»: «фрак вигоневый темно-синий новый» («вигонина» – животное козьей породы, близкое к ламе, «вигонь» – ткань из шерсти и пуха его), или «сертук с песцовым мехом, крыт темно-синим сукном». Вот два охотничьих кафтана: один – «с золотыми кистями, петлицами, пуговицами и зеленою подкладкою», другой – «зеленый с серебряными пуговицами и снурками». Об охотничьих забавах прежних лет напоминают и ружья, отмеченные в Описи, их 16. Тургенев, тоже страстный охотник, возможно, видел это охотничье великолепие, не случайно он назвал деда «степным Сарданапалом»:

                        Вчера в лесу пришлося мне

Увидеть призрак деда…

Сидел он на лихом коне

И восклицал: победа!

            <…>

Кругом – соседи-степняки,

Одетые забавно,

Толпились молча, бедняки!

И радовался явно

           

Мой дед, степной Сарданапал,

Такому многолюдью…

И как-то весело дышал

Своей широкой грудью.

 

Он за трубу держал лису,

Показывал соседу…

Вчера, перед зарёй, в лесу,

Я подивился деду.¹²

 

Среди одежды – кафтаны, камзолы, фуфайки, жилеты, шейные платки, шлафроки, маскарадные платья («маскарадных платьев венецианов черных два, один подбит розовым атласом, а другой белою тавтою»), а также сапоги, башмаки и «пряжки башмачные», «золотые и серебряные с бусинами и с стразами».

В Описи представлена и зимняя одежда: «картуз бобровый с бархатным верхом зеленый», «собольи рукавицы», «сапоги на медвежьем меху», «муфта волчья, большая белая», «винчура волчья ветхая». М.И.Пыляев, рассказывая о жизни Петербурга в конце XVIII – начале XIX веков, писал: «В руках щеголя того времени непременно должна была быть <…> белая муфта, называемая «манька». Эти муфты составляли необходимую принадлежность во время прогулок пешком, и всякий, имея их в руке, входил даже в гостиные». У Пыляева же мы узнали, что такое «винчура». «Винчуры носили богатые баре, потому что они делались из дорогих мехов; особенно славились драгоценные меха волков туруханских. У графа А.М.Мамонова была такая шуба, стоящая ему 15 000 рублей»¹³.

Среди мундиров, ветхих и новых, военных и гражданских, в Описи значатся мундир «орловский» и три мундира «тульских», сохранившихся с тех времен, когда Иван Иванович в 1789-1790 годах был предводителем мценской дворянской опеки, а в 1796-1798 годах предводителем чернской дворянской опеки.

Лутовинов хранил и два «старых пажеских зеленого сукна» мундира, которые носил во времена своей юности, когда находился в Пажеском корпусе при дворе Екатерины II. Может быть, они были дороги ему как воспоминание о молодости, но скорее всего здесь проявилась его редкостная скупость.

Кстати сказать, среди одежды  довольно много «ветхих женских платьев» из  старинных тканей. Например, «платье объяринное, шитое, лиловое, с белою ж объяринною юбкою» («объярь» – старинная плотная шелковая ткань с золотыми и серебряными узорами). Ещё одна загадка! Как известно, Иван Иванович был холост, к чему бы хранить ему женскую одежду и откуда она взялась?

На известном портрете И.И.Лутовинов изображён в парадном виде «в чёрном камзоле с белыми пуговицами и кружевным жабо»¹⁴. Ещё один портрет И.И.Лутовинова Тургенев «списал» для «Собственной господской конторы» (1859): «Прямо против господского бюро висел на стене портрет напудренного старика в лиловом французском кафтане со стразовыми пуговицами, известного в своё время хозяина, дяди Глафиры Ивановны, от которого она получила своё имение и которого поставила себе в образец»¹⁵. Любопытная деталь: в нашей Описи есть упоминание о 25 «больших стразовых пуговицах», снятых с кафтана, рядом указаны 25 «маленьких стразовых пуговиц». Известно, что И.И.Лутовинов был достаточно просвещенным человеком: в его кабинете стояли три шкафа с книгами, в «музыкальном» флигеле хранились инструменты крепостного оркестра, в доме находилось большое количество живописных полотен – картин и портретов – числом около пятидесяти. Эти картины и портреты оставались в доме и после смерти Ивана Ивановича и, вероятно, запечатлелись в памяти Тургенева. Не случайно в одной из его первых повестей присутствуют три старинных портрета. На одном из них «был представлен человек лет тридцати, в зеленом мундире екатерининского времени <…>. Одной рукой опирался он на трость с золотым набалдашником»¹⁶. В нашей Описи нашлась «трость с золотым набалдашником», а рядом ещё одна – «трость старинная под чёрным лаком с серебряным набалдашником и наконечником».

Что касается картин, можно думать, что Тургенев описал этот живописный ряд в своей поздней повести «Старые портреты» (1881): «Но пуще всего поражало в первый раз приехавшего гостя великое количество картин, развешанных по стенам, большей частью работы так называемых итальянских мастеров: всё какие-то старинные пейзажи, да мифологические и религиозные сюжеты»¹⁷. Возможно, что часть полотен появилась в доме Ивана Ивановича, как и многое другое, в качестве залога или процентов. Как известно, он давал деньги в рост, о чём свидетельствуют и заемные письма на сумму 203 555 рублей, упомянутые в Описи. Но это отдельная тема. Новый век уже не признавал вкусов прежнего времени. В.Н.Житова вспоминает, что В.П.Тургенева употребила эти картины в Малой гостиной вместо обоев¹⁸.

В Описи значится такой по-настоящему редкий предмет, как «органчик» или «серинетка» – инструмент для обучения пению певчих птиц. И хотя клеток с птицами в Описи не числится, но мода на них в то время была большая, позднее и Варвара Петровна, и её сын Иван страстно любили птиц и имели их в доме во множестве. 21 марта (2 апреля) 1839 года Варвара Петровна писала из Спасского сыну в Берлин: «Птиц полная клетка – 2 снегиря, 2 щегла, 3 чижа – горихвостка, овсянка. – Синица летает по воле. – Соловей и жаворонок свищут в образной»¹⁹. А в творчестве Тургенева птицам, как известно, отведено почётное место.

Теперь спустимся в «каменный подвал, что под домом господским». В этом подвале мы нашли 276 бутылок разного вина. Большей частью это были французские вина, на современный взгляд, редких марок. Что может, например, современный человек сказать о вине марки «бишоф»? Нам удалось выяснить, что речь идёт о виноградном вине, настоянном на померанцах.

Но мы так и не узнали, что такое «византийское вино», ни один словарь не дал нам определения вина «губерзан», которого было 5 бутылок. Скорее всего составители Описи не совсем правильно прочли этикетку на бутылке французского вина, назвал же герой «Старых портретов» красное французское вино «Понтэ-Кане» «понтаком»²⁰. В подвале имелось и «марго старое», бордосское вино высшего качества, и «шатомарго» (Ле Шато Марго – бордосское крепленое красное вино), и любимый В.П.Тургеневой «рейнвейн». Было в подвале и португальское вино (4 бутылки), и венгерское (20 бутылок), сразу же вспоминается рассказ Тургенева, как «лет четырех он чуть-чуть не умер» и что «воскресило» его «старое венгерское вино»²¹.

И.И.Лутовинову удалось многократно умножить состояние, доставшееся ему от отца. Видимо, это и было главной целью его жизни. Накопительство, надо думать, стало своего рода манией основателя Спасской усадьбы. Но доставило ли ему радость это богатство? Кажется всё же, что к нему применимы слова немецкого философа: «Сначала человек очень занят тем, чтобы собрать средства к жизни, а когда собрал, не знает сам, что с собою делать. И в первую половину жизни мучится, и во вторую тоже»²².

 

 

Примечания.

 

1. Жидкова С.Л. Спасское в письмах В.П.Тургеневой к И.С.Тургеневу /Пер. с фр. Л.А.Балыковой //Мир и музей. №1-2 (7). Тула, 2002. С.51.
2. Афонин Л., Мищенко А. На родине Тургенева. Тула, 1983. С.40.
3. Богданов Б.В. Предки Тургенева //Тургеневский сборник. Вып.V. Л., 1969. С.349-350.
4. Проц Е.В. Театральные затеи в Спасском //И.С.Тургенев: Вопросы биографии и творчества. Л., 1990. С.167-168.
5. Чернов Н.М. И.И.Лутовинов, его дом и хозяйство //Спасский вестник. Вып.2. Орёл, 1993. С.35-44.
6. Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем в 30 т.т. Соч. Т.8. М.: Наука, 1981. С.62. Далее ссылки на это издание: ППС и П(2), с указанием номера тома и страницы.
7. ППС и П(2). Письма. Т.1. С.169.
8. ППС и П(2). Соч. Т.10. С.30.
9. ППС и П(2). Соч. Т.6. С.63.
10. ППС и П(2). Соч. Т.8. С.9.
11. ППС и П(2). Соч. Т.8. С.91.
12. ППС и П(2). Соч. Т.1. С.60-61.
13. Пыляев М.И. Старый Петербург. Спб., 1889. С.452.
14. Каталог выставки 1909. С.88.
15. ППС и П(2). Соч. Т.5. С.7-8.
16. ППС и П(2). Соч. Т.4. С.83.
17. ППС и П(2). Соч. Т.10. С.8.
18. Житова В.Н. Воспоминания о семье И.С.Тургенева. Красноярск, 1986. С.44.
19. ОР РНБ. Ф.795. №92. Л.10-11 об.
20. ППС и П(2). Соч. Т.10. С.12.
21. ППС и П(2). Соч. Т.1. С.401.
22. Фет и его литературное окружение //ЛН. Т.123. Кн.2. М., 2011. С.504.