"Жизнь прожить - не поле перейти".

"Жизнь прожить - не поле перейти".

Рубрика: Апухтин шутит.  «Жизнь прожить — не поле перейти!»

Если посмотреть на фотографии Апухтина юных лет, то можно увидеть на них стройного, привлекательного юношу. Современник писал: «Его веселость и остроумие тогда, в первом расцвете молодости, когда еще он не был прикован к дивану болезненной полнотой, а наоборот, — был подвижен и предприимчив — делали его общество очень увлекательным».

 В дальнейшем Апухтин стал набирать вес и, наконец, его тучность достигла таких размеров, что стали появляться на него шаржи и распространяться о нём анекдоты.     Так, однажды маленькая девочка, увидев поэта, спросила: «это взаправду или нарочно».

 Излишняя полнота приносила поэту много неудобств: при посещении театра требовалось не одно место, нелегко было подниматься по лестнице, садиться в карету, покидать ландо. Природное чувство юмора всегда спасало.

 В 1888 году в письме к А.В. Панаевой-Карцовой он описал последствия поездки к друзьям:

«Съездил я на днях к Сольским и вечером по возвращении на станцию слишком поспешно вышел из ландо и, вероятно, вытянул жилу.               Вследствие этого, я хромаю и утешаюсь мыслью, что хоть в этом отношении стал похож на Байрона».

Казалось бы, он спокойно относился к своей внешности и даже обыгрывал её, как например, после христосования с таким же толстяком, он скажет: «А вот говорят, что гора с горой не сходится».

На одном из своих портретов, подаренных приятелю, Апухтин напишет  следующее четверостишие:

 «Надпись на своём портрете»

Взглянув на этот отощавший профиль

Ты можешь с гордостью сказать:

«Недаром я водил его гулять

И отнимал за завтраком картофель».      

 

Другое его стихотворение «К моему портрету» отражает его истинное отношение к себе, своей внешности и жизни, а письмо князю П.П.Мещерскому дополняет.

  «Жизнь пережить — не поле перейти!»
Да, правда: жизнь скучна и каждый день скучнее,
Но грустно до того сознания дойти,
Что поле перейти мне все-таки труднее!»

 

В письме князю поэт с горечь писал: «Вот всё, что я мог сказать о себе, когда меня просили сделать надпись к моему портрету. «Et pourtant il у avait quelque chose la» («Однако в этом что-то есть»), могу я повторить, глядя в зеркало на толстую бесполезную тушу, может быть, я рожден был для чего-нибудь иного, чем для жалкого клубного существования без пользы, без славы — и без удовольствия».