Шинкова Е.М. (г. Орел)

Бунины и Зайцевы в эмиграции в 1930-е годы

(по письмам В.Н. Буниной из коллекции ОГЛМТ)

 

Совсем недавно мировая литературная общественность достойно отметила 150-летие нашего великого земляка, лауреата Нобелевской премии по литературе Ивана Алексеевича Бунина[1].

В этом году в России и за её пределами вновь звучит имя писателя, рождением связанного с Орлом – 140 лет Борису Константиновичу Зайцеву[2], которого по праву называют одной из последних крупных фигур Серебряного века.

И Бунин и Зайцев пришли к осознанию своего творческого дара разными путями, по-разному складывались их литературные биографии в дореволюционной России. Однако в их человеческих судьбах мы найдем немало общих моментов, которые, несмотря на разницу в возрасте, в творческой манере, привели к многолетним дружеским, почти родственным отношениям в эмиграции во Франции, где им судьбой уготовано было  закончить земную жизнь: Бунин умер 8 ноября 1953 г. в Париже, похоронен на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа; на этом же кладбище – могила  Бориса Константиновича Зайцева, умершего в Париже 26 января 1972 года.[3]

В данной статье мы не ставим перед собой задачу в какой-либо степени анализировать творчество двух замечательных мастеров слова, у нас более скромная цель: с помощью документов коллекции Орловского объединенного государственного литературного музея И.С. Тургенева мы хотели бы приподнять завесу над бытовой стороной жизни русских эмигрантов из числа творческой интеллигенции, показать, кто входил в близкое окружение таких замечательных представителей отечественной литературы как Бунин и Зайцев, кто и что помогало им не только сохранить, но развить и приумножить силу своего таланта в сложных условиях полного отрыва от родины.

Бунины покинули пределы страны раньше, чем Зайцевы – в начале 1920-го года.  Морально-психологическое состояние автора пронзительных «Окаянных дней»  понятно каждому читателю книги. Осознавал ли знаменитый русский писатель, что для него начинается новый этап жизни, в котором родина, всё русское станет воспоминанием и будет жить лишь на страницах его произведений? На наш взгляд он, как и многие тогда наши соотечественники-беженцы, полагал, надеялся, что смутное время рано или поздно закончится и можно будет пересечь государственную границу в обратную сторону. Во всяком случае, такой вывод напрашивается при знакомстве с разделом «Личные и семейные документы» в Каталоге бунинских материалов, хранящихся в Русском архиве  университета в Лидсе (Великобритания), где указаны два удостоверения, оформленные Иваном Алексеевичем в 1919-м и 1920-м годах. И если первое подтверждало только  право Бунина  работать в Париже для культурной секции газеты  «Южное слово»[4], то через год в аналогичном удостоверении утверждалось уже, что и он, и В.Н. Бунина являются сотрудниками отдела пропаганды этой газеты.[5] Понятно, что целью документов было придать официальный статус пребыванию за границей Бунина и его супруги. Это облегчило бы возвращение.

Борис Константинович Зайцев с женой Верой Алексеевной Зайцевой[6]  пришли к решению уехать из России несколько позже: в августе 1917 года в Москве писатель тяжело заболел воспалением лёгких и уехал на отдых в Притыкино[7], где жил до 1921 года, периодически приезжая в столицу. Начало 1920-х годов в Москве – время трудное, тревожное, голодное. Чтобы как-то продержаться, Зайцев, уже достаточно известный писатель, подрабатывал  в писательской Кооперативной лавке. В 1921 году его избрали Председателем Московского отделения Всероссийского союза писателей, общественной  организации, которая последовательно выступала против цензурного засилья, что особенно ярко проявилось в Протесте, отправленном  на имя А.В. Луначарского[8] в Народный Комиссариат Просвещения 30 декабря 1921 года и подписанном:  «Правление Всероссийского Союза Писателей: Борис Зайцев, Иван Новиков, Ю. Айхенвальд, И. Жилкин, Абрам Эфрос, И. Матусевич, С. Поляков, В. Львов-Рогачевский, Ник. Бердяев, Вл. Лидин». В числе других деятелей Союза Зайцев был арестован, попал на Лубянку, правда, ненадолго, после освобождения уехал в Притыкино и вернулся в Москву только весной 1922 года. Почти сразу же он опасно заболел тифом и после выздоровления стал добиваться разрешения выехать с семьей для поправки здоровья за границу. При содействии А.В. Луначарского ему удалось получить визу. Предполагали ли Зайцевы, что они «покупают билеты в один конец»? Конечно, нет! Дочь писателя Наталья Борисовна Соллогуб[9] вспоминала, как в последний день перед их отъездом к ним пришел попрощаться её дедушка по материнской линии А.В. Орешников[10]: «Мама ему сказала, что мы через несколько месяцев или через год вернемся, а он ответил: “Нет, мы больше никогда не увидимся”».[11] В 1995 году группа сотрудников ОГЛМТ по приглашению французского Общества друзей Тургенева, Полины Виардо и Марии Малибран побывала в Париже для ознакомления с тургеневскими местами французской столицы, удалось орловским музейщикам встретиться также с Натальей Борисовной и Андреем Владимировичем Соллогубами. Наталья Борисовна рассказала им эпизод из детства, связанный с хлопотами родителей перед отъездом в Берлин: она просила мать взять с собой её большую куклу, а та ответила, что незачем, они же скоро вернутся. Оказалась неправа – не вернулись! Наталья Борисовна вспоминала ещё один весьма знаменательный эпизод того же периода: «В тот момент, когда поезд пересекал границу, – он шел довольно высоко над какими-то лесами, – папа сказал: “Здесь и кончается Россия”. И я выдернула кусок ленты из кос и бросила в окно, на память в Россию…»[12].

В июне 1922 года Зайцевы прибыли в Берлин. Так началась их эмиграция. В Берлине Зайцев активно работал, однако, очевидно, не оставлял мысли о переезде в Париж, который считался в те годы столицей эмигрантского зарубежья. В этом намерении его активно поддерживал И.А. Бунин.

В России знакомство Бунина и Зайцева состоялось в 1906 году и вскоре перешло в дружбу, которая, безусловно, поддерживалась, кроме профессионального интереса и симпатии друг к другу, ещё и тем, что их жены были со времен юности близкими подругами, семьи их родителей Муромцевых и Орешниковых были знакомы и дружны. В январе 1924  года Зайцевы приехали в Париж и стали часто общаться с Буниными.

Здесь мы считаем необходимым обратиться к документальным источникам, а точнее, к хранящимся в ОГЛМТ письмам В.Н. Буниной (1881-1961) – второй официальной жены писателя, прожившей с ним почти пятьдесят лет, известной как переводчица, мемуаристка, автор литературных статей, книг «Жизнь Бунина» и «Беседы с памятью». Письма адресованы её брату, Дмитрию Николаевичу Муромцеву. Вера Николаевна родилась и выросла в интеллигентной московской дворянской семье, получила прекрасное образование. По словам хорошо знавшего её Б.К. Зайцева, вполне могла бы заниматься научными исследованиями, т.к. «в ней была <…> складка основательности и усердия <…> вышел бы <…> из неё учёный-исследователь»,[13] не вызывает сомнения и её литературная одарённость. Эпистолярное наследие Буниной – настоящий кладезь фактов, касающихся не только её личной жизни с великим писателем; она подробно рассказывает о многих людях их общего окружения, создавая тем самым, так сказать, портрет времени.

В бунинском фонде коллекции Орловского объединенного государственного литературного музея И.С. Тургенева хранится значительный по количеству корпус писем Веры Николаевны. Часть его – письма к И.А. Бунину 1906 – 1917 гг. – опубликована в 101-м томе ЛН, кн. 1 (с. 374-576). В настоящее время готовятся к публикации в музейном сборнике – «Тургеневский ежегодник» – письма к брату Дмитрию Николаевичу Муромцеву. Эти письма – более 150-ти – охватывают период с 1907 по 1936 годы, но основная их часть относится к 1933-1936 гг., т.е. ко времени, когда Бунин уже стал Нобелевским лауреатом, получив тем самым мировую известность. Кто был в эти годы в кругу их общения, как складывалась жизнь их соотечественников во Франции – на многие вопросы отвечают письма жены писателя, адресованные единственному[14] оставшемуся у неё к этому времени брату – Дмитрию Николаевичу Муромцеву.

К сожалению, об адресате сведений у нас немного: Дмитрий Николаевич Муромцев (1886-1937), по образованию юрист, общение его с сестрой, после её отъезда из России было надолго прервано. В письме от 31 декабря 1934 г. Вера Николаевна уточняла: «Сегодня последний день, драгоценный мой Митюша, 1934 года, за который у меня было много всяких неприятностей, но были и радости и лучшая та, что мы стали с тобой общаться, что я, наконец, знаю твою жизнь, о которой пятнадцать лет ничего не знала». В середине 1930-х годов Муромцев был уже тяжело болен; отправленные ему письма наполнены тревогой о его состоянии. Нам они интересны, прежде всего, откровенностью, с которой Вера Николаевна делилась с братом мнением по поводу происходящих в их доме в Грассе событиях, искренностью её суждений о людях, с которыми сводила жизнь. Она не раз подчеркивала: «У меня (особенно раньше) большая переписка. Но по-настояще­му я теперь переписываюсь, то есть открываюсь, лишь с тобой. А то пишу то, что каждому в данный момент может быть немного интересно» (письмо от 24 июня 1933 г.). Кроме того, в письмах множество, казалось бы, мелких бытовых деталей, но часто именно по ним можно судить о мотивах поведения человека (в данном случае И.А. Бунина) в той или иной ситуации.

Отвечая на вопросы Дмитрия Николаевича, в письме  19 сентября 1935 г. Бунина объясняла причину их переезда из Парижа в Грасс на несколько месяцев в год в арендованную виллу: «Ты спрашиваешь, почему нужна нам вилла. Она нужна так же, как было нужно Глотово или Капри для Яна. Ведь ты знаешь, что работать он может только в уединении, и когда это уединение нам по вкусу, чтобы было спокойно и весело. Почти все, созданное им за эти годы, создавалось здесь. Одно время мы думали расстаться с этим местом, – слишком много за последний год здесь тяжелого, но я видела, как Ян от этого страдает, ему жаль его простого большого кабинета, очень спокойного, с чудным видом, ведь недаром он одно время хотел купить эту виллу». Это  – о вилле «Бельведер».

В небольшой статье невозможно упомянуть всех, кто в интересующий нас период посещал виллу «Бельведер». Заметим, кстати, что в письмах Буниной упоминаются только русские имена: друзья и родственники по дореволюционной России, новые знакомцы, появившиеся уже во Франции. Возможно, об этом тоже следовало бы порассуждать, но уже в другом формате.

Было немало посетителей, имена которых, если бы не их знакомство с «великими», не остались бы в истории, но не следует забывать, что, так или иначе, эти люди входили в достаточно близкое окружение Буниных и их гостей и, следовательно, по-своему влияли на настроение обитателей виллы «Бельведер», вписывались в их жизненные планы. В письмах Веры Николаевны находим подробности визитов, в которых раскрывается повседневная жизнь русских эмигрантов, что также весьма интересно.

Поселившись в Грассе, Бунины установили вполне дружеские отношения с соседями, среди которых особенно выделялись две семьи: Кугушевы и Самойловы. Александр Александрович Кугушев – князь, в России – офицер, его жена Анна Михайловна – дочь учёного-невропатолога, профессора Киевского и Загребского университетов Михаила Никитича Лапинского. Самойловы также образованные, интеллигентные люди; оба семейства – русские эмигранты, во Франции занимались фермерским хозяйством, в том числе разведением кур. Бунина называет их куроводами и об общении с ними пишет 1 июня 1934 г.: «Раза по три в год бываем друг у друга на обедах. Потом танцы, споры. Кроме того, заглядываем иной раз и днем. Вот и вся наша светская жизнь».

Вряд ли встречи с бунинскими соседями-«куроводами» могли серьезно интересовать Бориса Константиновича, да и Бунину, по мнению Веры Николаевны, с ними было  «не так интересно». Из письма от 28 августа 1935 г.: «Были на днях у соседей. Обычное ненужное собрание людей. В следующую субботу мы приглашаем их к нам. Надо “мстить”…», и в следующем письме описывает ответный визит «куроводов»: «На днях у нас в гостях к обеду соседи. Опять “повеселись”, играли в мнения, мирно беседовали на разные темы. К обеду были мули – это двустворчатые раковинки с мясистым содержимым, наш Жозеф очень вкусно их приготавляет с белым вином, к ним подается и рис, на второе была свинина с картофелем сотэ, с салатом, с маринованным виноградом, который я получила в подарок от одного соседа, на пирожное – чернослив с битыми сливками – шведское пирожное, затем кофе с печеньем и ромом».

Главная радость бывала, по словам Буниной, когда приезжали «люди нашего круга и интересов»: «…зимою здесь, где мы живем, приезжали наши друзья, <…> бывало иной раз оживленно. Но в этом году жена заболела туберкулезом и до сих пор еще лежит в Швейцарии, в снегах» (письмо от 1 июня 1934 г.). Эти строки – о Фондаминских, которые не просто навещали Буниных в Грассе, но временами жили у них на вилле. С Буниными Фондаминский был очень дружен; встречался с ним в  Грассе и Зайцев, который называл свои отношения с Ильей Исидоровичем «дружественными».

Об И.И.  Фондаминском (псевд. Бунаков; 1880-1942) следует сказать подробнее. Это известный общественно-политический деятель, публицист, редактор, издатель. В России был активным членом  партии эсеров, в 1905 г. участвовал в организации декабрьского восстания в Москве. В эмиграцию уезжал дважды: в 1907-1917 гг. и с 1919 г. Во Франции  участвовал во многих политических и общественных организациях, был одним из редакторов журналов «Современные записки» и «Новый град». Фондаминский с самого начала понимал, чем угрожает миру гитлеровский режим, одним из первых стал агитировать за создание антифашистского движения в русской эмиграции, утверждал, что борьба с Гитлером – это борьба за Россию. Многие русские эмигранты ссылались на влияние Фондаминского, объясняя, почему они пошли в Сопротивление. Тэффи (Н.А. Лохвицкая; 1872-1952) писала, что он имел возможность уехать в США,  но ему было бы стыдно перед теми, кто остался (в том числе перед его лучшим другом Матерью Марией) «за то, что поберег себя». 22 июня 1941 года Фондаминский был арестован германскими оккупационными властями. Содержался в лагере Руалье в Компьене. В 1942 году отправлен в лагерь в Дранси, затем в Освенцим, где и погиб.

Приезжали, конечно, в Грасс и совсем нежелательные посетители. К таким, на наш взгляд, относился Николай Рощин[15]  (Федоров Николай Яковлевич; 1892-1956) –  прозаик, литературный критик, журналист. В эмиграции жил в Париже. Ника, Пэка, Капитан (по его воинскому званию в армии Деникина) – его домашние прозвища у Буниных. В июле 1934 г. Вера Николаевна пишет брату: «К нам приехал жить, как я называю, наш племянник, по прозванию Пэка, вероятно, останется на несколько месяцев. Но это не утомительный гость. Я на него не обращаю внимания и, пожалуй, он – страховка от более тяжелых гостей. Теперь все комнаты заняты, и жить у нас негде, можно лишь переночевать на диване в столовой, но это у нас не в обычае, так как диван лишь с этого года». Примерно через два месяца опять встречаем имя Рощина в письме Буниной: «С Яном, вероятно, уезжает <в Париж> и Пэка, у которого нет денег на выезд, а Ян, как ты знаешь, не любит ездить один, я и уговариваю его взять. Кажется, клюнет. Пэка в восторге, что вышел из тяжелого положения. Он у нас на роли беспутного племянника. Типик, но предан нам. За девять лет семь раз приезжал, живал и по пол году. Я частенько по-маминому его ругаю. Иногда довожу его до каления, а потом – ничего. Уж очень он любит всякие удовольствия, способен очень, но не серьезен, кроме того, заработок несправедливо мал. Да, тут очень тяжелые условия работы».

Как и планировали Бунины, Париж в их жизни стал для них центром, где решались и улаживались издательские вопросы, устраивались деловые встречи, а Грасс – местом творчества и дружеского общения.

На вилле «Бельведер» в 1930-е годы проживали постоянно, кроме Буниных, Г.Н. Кузнецова (1900-1976) и Л.Н. Зуров (1902-1971) – молодые писатели. Подробно касаться этой страницы в их общей биографии мы не станем, потому что сказано и написано на эту тему в последнее время очень много. Каждый автор старался в силу своего мировоззрения, морально-этических взглядов разъяснить читателю непростую ситуацию, в которой оказались все «действующие лица», и определить каждому «своё место», но  чтобы справиться с такой задачей, видимо, нужно обладать писательским талантом Бунина и человеческой мудростью Веры Николаевны, которой когда-то написал в альбом, оперировавший её хирург: «На память той, в ком редкое сочетание высшей женственности и истинной мужественности». Так называемые внешние факты излагала Вера Николаевна брату в нескольких письмах. В письме от 30 июня 1934 г.: «В нашей жизни, конечно, есть трудности, – ведь все очень выраженные индивидуальности, – но что хорошо, что у нас нет ме­лочности, я этого всегда очень боюсь. Все в своей основе поря­дочные люди, но довольно трудные для общежития и все же живем и довольно тесно»; в письме  от 29 августа 1934 г.: «Ты спрашиваешь: “почему молодые люди так рассчитывают на Яна?” Те условия, в которых мы живем – ненормальны, и с этим нужно считаться. <…> Нам жить одним невозможно. И с нами будут лишь те, кто не может жить на свои средства, если не станет почти чернорабочим». Вот ещё более откровенные строки из письма от 10 августа 1934 г.: «Я сейчас живу с четырьмя эгоистами – всякий, кто одарен творчеством, хоть в самой малой степени – эгоист, здоровый эго­ист! И только, мне кажется, с моей философией можно поддержи­вать “нэйтралитэт”. Ведь каждый занят только собою и считает “свое” особенно важным. И каждому тяжело, и у каждого много дурных черт, есть, конечно, и хорошие. Тоже и искусство вытяги­вает из людей хорошие черты, развивает их, воспитывает, заглу­шает дурные. Это отчасти интересно. У меня, к сожалению, мало выдержки. Да и трудный народ они. Как-нибудь обо всем этом на­пишу подробнее».

Все постоянные обитатели виллы «Бельведер» были хорошо знакомы Борису Константиновичу Зайцеву, с ними он встречался в Грассе постоянно, но разговоров или даже намеков на возможные внутренние конфликты  избегал. Однако следует отметить его человеческую симпатию и интерес к Зурову, в котором он видел писательские способности,  с удовольствием подолгу с ним беседовал, часто темой разговоров была Россия.

Вилла «Бельведер» в 1930-е годы стала писательским домом, где каждый творил, стремился в силу своих возможностей выразить себя. В письме от 26 мая 1934 г. Вера Николаевна описала обычный распорядок дня обитателей виллы: «Только что откушали кофий. И все по стойлам! Обычно в утренний час от девяти до полудня каждый делает какое-нибудь свое дело, и в доме тишина. Нарушается она лишь почтальоном». Такой распорядок должны были принимать и гости: Зайцев охотно творчески работал в свои приезды  на «Бельведер».

Борис Константинович и Вера Алексеевна Зайцевы  в 1930-е годы  часто бывали у Буниных». В апреле 1934 г. Вера Николаевна пишет: «Сейчас у нас гостит Боря, вероятно, пробудет около месяца. Дочь его с зятем в Каннах, а жена приедет через месяц, и они где-нибудь поселятся у моря». Вскоре она шутливо замечает: «У нас со вчерашнего дня наступила хорошая погода. Пора! Такой дождливой и холодной весны не запомню. Стало веселее. Да и за Борю рада, а то приехал из Парижа, надел белые летние штаны, а смотреть смешно: дождь и холод! Он мало переме­нился – вид совершенно молодой, ни одного седого волоса, такой же спокойный, медлительный и милый». В мае, среди прочего, она сообщает брату: «Я сплю внизу – в кабинете Яна, так как комната очень большая, а мой кабинет очень маленький, сейчас в нем живет Боря».

 Приезды Зайцевых вносили оживление в атмосферу грасской виллы, ожидались с очевидной радостью. Вот выдержки ещё из нескольких писем того же периода: «А со вчерашнего дня у нас вся семья Бори, и пробудут они еще дня два. Ну, конечно, за обедом смех, анекдоты. Верочка все такая же в своей сущнос­ти. Есть, конечно, перемены, но это в сфере духовной, она стала близка людям <…> Это очень помогает жить. А жить им <…> довольно трудно. У них тысяча франков сейчас. Может быть, Боря еще заработает франков триста, а это на месяц и возвращение домой». Борис Константинович много писал и печатался, но гонорары, судя по всему, были невелики, семье жилось нелегко.

Судя по письмам Буниной, Вера Алексеевна активно помогала мужу  поддерживать семейный достаток: «Верочка немного заработала, она дежурила у одного знакомого больного – и купила два платья – и в восторге!» Зайцева не отказывалась ни от какой работы, устроилась горничной в хорошо знакомую  по России, достаточно обеспеченную семью профессора Парижского университета, юриста Василия Борисовича Эльяшевича: «Верочка у них работает теперь в качестве фам де менаж [горничной], получает в час 4 франка. Смеется: это зимний спорт, открываю настежь окна и залезаю на лестницу, чтобы вытирать всюду пыль. Комнаты у них очень высокие. Борису это, конечно, не очень нравится. <…> Могли бы помочь им иным способом».

Финансовые трудности Зайцевы переносили стойко. «Им трудно, но они достойно несут все тяготы»,  – об этом нередко писала Вера Николаевна.

Получив Нобелевскую премию, материальную помощь оказал Зайцевым Бунин. Вера Николаевна делилась с братом: «В этом году (1934) хорошо помог им Ян, а что будет дальше – не знаю». Иногда Иван Алексеевич оплачивал приезды в Грасс Веры Алексеевны.

Человеком близким Буниным была также дочь Зайцевых Наталья Борисовна. Она их не раз навещала в Грассе, а после выхода замуж за Андрея Владимировича Соллогуба[16] –  с мужем: «Вчера у нас была Наташа Верочкина. Она на днях вернулась из Алжира с мужем. Очень мила своей непосредственностью. Внесла жизнь и веселье. У них вполне цыганская жизнь, что уже им начинает надоедать. Месяц-два в одном месте, а затем дальше. Она привезла мне арабские туфельки-шлепанцы. Месяц они останутся в Каннах, а затем, вероятно, в Монтэ-Карло. Тогда она хочет позвать отца туда. Они зарабатывают хорошо, но много приходится тратить на представительство».

Брак Натальи Борисовны значительно укрепил положение её родителей. Вера Николаевна признавала: «Счастье, что Наташа сошла с рук. <…> Он <Андрей Владимирович Соллогуб> настоящий человек, молодой, но не сглазить, хорошо зарабатывающий <…>. Они у нас обедали, это бы­ли именины Лени, был сосед-куровод и, конечно, танцевали; радио выручает во всех трудностях».

Примечательно, что в письмах Веры Николаевны нет упоминаний об интеллектуальных беседах Бунина и Зайцева, о разговорах на темы, которые могли бы, с нашей точки зрения, быть интересны писателям[17], но здесь нам хотелось бы привести выдержку из письма от 20 августа 1934 г.: «Галя <Кузнецова>   мне рассказывала ее удивление, что раз она была с Яном в гостях у так называемого друга Яна, из тех, кого ты, вероятно, видал, когда жил с нами на даче, был там и Петр Алекс<андрович> Н<илус>, которого ты хорошо помнишь <…>, и вот все эти три друга после вкусного обеда, кажется, была икра, утка и т.д., о чем же они говорили?   Не видались они больше года. И тема их весь вечер была одна – трубки! Значит, дело было не в теме, а в тех флюидах, которые исходили из каждого. Всем было весело, и вечер прошел для них оживленно…».

Вот так и Зайцевы. Они были и душевно, и духовно, и эмоционально близки Буниным. Вера Николаевна писала: «У нас Боря. Очень он приятен для жизни, как родной, не ка­жется гостем. Мы все довольны, что он у нас».

При знакомстве с письмами Веры Николаевны складывается впечатление, что отношения  Буниных с Зайцевыми, их связи так крепки, что разрушить их не может ничто. Однако время показало иное, но – это уже другая история.

Наверное, не лишним будет ещё раз вспомнить, что давно прошли времена, когда даже простые упоминания об И.А. Бунине и Б.К. Зайцеве в официальной прессе были невозможны, а их творческое наследие было советским читателя недоступно. Бунина начали печатать в СССР массовыми тиражами с 1950-х годов, Зайцева – позднее, с 1990-х; об их литературных заслугах рассказывают музейные экспозиции.

И в заключение с удовольствием приводим проникнутые юмором слова дочери Б.К. Зайцева, Н.Б. Соллогуб из замечательной книги: «Напишите мне в альбом…». Беседы с Н.Б. Соллогуб в Бюсси-ан-От. М., 2004. Автор-составитель О.А. Ростова. С. 34.

«С 1990-х годов моего отца печатали почти все толстые журналы, очень многие газеты <…>. Но самое прелестное, что о нем еще до 1991 года были две статьи в маленькой брошюрке «Политический агитатор», которая выходила как приложение к «Орловской правде». Мы очень смеялись! Это папа-то, запрещенный в СССР, в агитационном журнальчике!»

 

[1] И.А. Бунин родился 22 октября 1870 г.

[2] Б.К. Зайцев родился 29 января 1881 г.

[3] Носик Б.М.. На погосте XX века. СПб, 2000. С. 77, 177.

[4] A.J. Heywood. Catalogue of the I.A. Bunin, V.N. Bunina, L.F. Zurov and E.M. Lopatina collections. Leeds, 2000. MS. 1066/1254. P. 48-49.

[5] Там же. MS. 1066/1256. P. 49.

[6] Зайцева Вера Алексеевна (урожд. Орешникова, в первом браке Смирнова;1878-1965).

[7] Отец писателя Константин Николаевич Зайцев, из дворян Симбирской губернии, горный инженер. Работая управляющим заводами Мальцева в Калужской губернии, приобрел в 1897 году имение в д. Притыкино, Каширского уезда, Тульской губернии (в настоящее время – Ясногорский район, Тульской области).

[8] Луначарский Анатолий Васильевич  (1875-1933), революционер, советский государственный деятель, писатель, переводчик, публицист, критик, искусствовед. С октября 1917 года по сентябрь 1929 года – первый нарком просвещения РСФСР.

[9] Соллогуб Наталья Борисовна (1912-2008), дочь писателя Б.К. Зайцева, мемуаристка, автор книги «Я вспоминаю…». На протяжении многих лет Наталия Борисовна поддерживала с орловским музеем И.С. Тургенева дружеские отношения, передавала в Орел книги, рукописи, личные вещи своего отца, которые при жизни писателя окружали его в кабинете, эти мемории нашли место в музейной экспозиции, посвященной Б.К. Зайцеву. 

[10] Орешников А.В. (1855-1933), с 1887 г. штатный хранитель Исторического музея (Москва), известный нумизмат, заведовал  нумизматическим отделом и фондами Исторического музея; член-корреспондент АН СССР.

[11] «Напишите мне в альбом…». Беседы с Н.Б. Соллогуб в Бюсси-ан-От. М., 2004. С. 73.

[12] Там же.  С. 75.

[13] Зайцев Б.К. Повесть о Вере.  Собр. соч.: В 5 т. Т. 6 (доп). Мои современники. С. 374.

[14] Муромцев  Андрей Николаевич (1852-1933), отец;  Муромцева Лидия Федоровна (1855-1923), мать); братья:  Муромцевы  Всеволод Николаевич (1884-1921), Павел Николаевич (1887-1933).

[15] Некоторые факты о судьбе Н. Рощина после его возвращения в СССР изложены: Шинкова Е.М. К истории формирования личного фонда И.А. Бунина в коллекции Орловского объединенного государственного литературного музея И.С. Тургенева (ОГЛМТ) / Тургеневский ежегодник 2016-2017. С. 329-351.

[16] Соллогуб Андрей Владимирович (1906-1996), доктор экономики, известный специалист банковского дела; граф.

[17] Такие беседы, несомненно, велись. Так, в дневнике Веры Николаевны за 1934 г. упоминаются споры Бунина и Зайцева по поводу «Мертвых душ» Гоголя.