Автор: Л.М. Маричева — заведующая Музеем писателей-орловцев

 

Экспонаты рассказывают.

«Лицо иконописное…»

(к портрету Б.К. Зайцева)

 

Опубликовано в  Тургеневском ежегоднике  2019 года/ Сост. И ред. – Л.В. Дмитрюхина, Л.А. Балыкова.- Орел: Издательский Дом «Орлик», 2019.- 382 с. 

 

Один из залов музея писателей-орловцев посвящён писателю Б.К. Зайцеву, в котором обращает на себя внимание его небольшая фотография  с рисунка-портрета художника Сержа Иванова[1]. История появления этой фотографии, а потом и самого портрета писателя в фондах музея  достаточно интересна. Интерес представляет и личность художника, написавшего его портрет.

Серж Иванов изобразил Бориса Константиновича в профиль, лицо строгое, аскетичное. Справа внизу стоит подпись автора: Serge Ivanoff, 1960, Paris. Портрет был выполнен в преддверии 80-летия писателя.

Тот, кто знал Б.К. Зайцева до революции,  отмечали в его облике мягкость,  доброту, отсутствие приземлённости, а в лице иконописность.

А. Белый называл его «святым человеком» образцом  доброты, простоты, честности, скромности, благородства и говорил, что «иконописный лик его вполне выражает душевную сущность»[2].   М.Н. Новикова-Принц, дочь друга Зайцева писателя И.А. Новикова,  вспоминала: «В Борисе Константиновиче было полное отсутствие приземлённости, во всём облике мягкость, тонкость…Лицо продолговатое, иконописное. Оно сияло добротой, приветливой улыбкой»[3].    В.Н. Муромцева-Бунина наряду со светом, исходившим от Зайцева,  отмечала   главную его  жизненную опору, придававшую ему духовную силу – религиозность.          «В Зайцеве есть светлость, – писала она, – понимание чего-то нужного, чувство правильности своего пути – это великое счастье. Религиозность – его опора и защита некая  от собственной плоти»[4].

Судя по поздним фотографиям Б.К. Зайцева,  художник передал во внешнем облике писателя то, что стало доминировать  в его  личности в конце жизни – силу духа, которую он черпал в Евангелии. «Хаосу, крови и безобразию противостоит гармония и свет Евангелии, Церкви», — писал после революции Зайцев[5].        

В акте поступлений от  19 мая 1962 года среди целого ряда разных ценных материалов, подаренных музею, была  и эта фотография Б.К. Зайцева, с рисованного портрета Сержа Иванова. На фотографии с обратной стороны стоял автограф писателя (авторучка): «Государственному музею И.С. Тургенева. Борис. Зайцев 23.02.1962». Фотография поступила, как было сказано в акте, «от ныне здравствующего,  писателя Бориса Зайцева из Парижа через Пушкинский Дом».

В музее фотография появилась не случайно. В 1961 году сотрудники Пушкинского дома, находясь в командировке в Париже, побывали в гостях у Б.К. Зайцева, завязалась переписка, которую стала вести с ним учёный-литературовед Л.Н. Назарова. Она же сообщила в тургеневский музей о  писателе-орловце, живущем в Париже, что заинтересовало директора музея Л.Н. Афонина, работавшим в это время  над книгой о Леониде Андрееве; ему было важно общение с человеком, который был другом этого писателя. В том же году Б.К. Зайцев послал для музея через Пушкинский Дом книгу «Жизнь Тургенева» и упомянул, что пришлёт свою фотографию.

19 октября 1961 года он спрашивал Л.Н. Афонина: «Получили ли Вы мою книгу «Жизнь Тургенева»? Я её послал по совету Вадима Андреева. <…>.  Прислала мне очень милое письмо Назарова, просит прислать две фотографии – одну Вам для Музея, другую лично ей, на днях сделаю это»[6].

Б.К. Зайцев не сразу решил прислать именно эту фотографию с рисунка Сержа Иванова. У него были и другие варианты, о которых он писал Л.Н. Назаровой: «Фотографию непременно вышлю – и Вам лично, и Пушкинскому Дому. Как раз вчера меня снимали за письменным столом, кажется, хороший аппарат. Если удачно выйдет,  пришлю эти. Есть у меня и прежние, большие, превосходно сделанные в художественной фотографии Парижа, но довольно давние уже, теперь я не такой…» (28 ноября 1961 года, Париж)[7].         

И всё же он остановился на фотографии с портрета Сержа Иванова, как наиболее удачной и соответствующей реальному времени.

В письме к  Л.Н. Назаровой он писал: «Дорогая Людмила Николаевна, наконец, мне пересняли в достаточном количестве рисунок-портрет художника Сергея Иванова (он портретист, вероятно, малоизвестный в России – больше в Англии и Америке). У него отличный портрет А.Н. Бенуа (в шубе), М.С. Цетлиной. Слава Богу, он не абстрактный, работает в духе настоящих мастеров эпохи Возрождения (это здесь сейчас не весьма модно). Мне и многим моим друзьям и знакомым прилагаемый рисунок очень нравится, по-моему, сходство большое, но это и не фотография» и добавлял: «Итак, покорнейшая просьба: переслать в Орёл и книги, и рисунок» (28 февраля 1962 года. Париж)[8].              

Фотографию он называл рисунком. Посылать в музей что-либо напрямую не решался из-за опасения, что посылка не дойдёт.

Фотография  Б.К. Зайцева поступила в фонды тургеневского музея в то время, когда имя писателя было уже давно забыто в России. После революции книги писателя-эмигранта  не печатали, он был под запретом.  И возникновение тогда пусть даже тонкой связи с его родиной  было для него чрезвычайно важно.             «Во все времена, – писал Зайцев, – глядели бездомные в ту сторону горизонта, где Родина и всегда мечтали, надеялись»[9].                             

Надежда Б.К. Зайцева вернуться на Родину начала оправдываться. В 1988 году подлинник портрета Б.К. Зайцева  работы Сержа Иванова подарила музею дочь писателя Наталья Борисовна Соллогуб[10]. Кроме того, она передала в музей целый ряд личных вещей, фотографий  и книг своего отца.                                      

Художник Серж Иванов (1893 – 1983), видимо, был хорошо знаком Б.К. Зайцеву, но найти информацию о месте и времени их знакомства не удалось.                                                                                                                                                       Долгие годы о художнике, как и о Б.К. Зайцеве, ничего не было известно. После революции он покинул Россию и больше  на родину не возвращался.                     

В апреле 1983 года в связи со смертью Сержа Иванова  в газете «Русское слово» появилась статья  художника  С.Л. Голлербаха «Памяти художника»,  в которой было сказано, что «о своей жизни Сергей Петрович говорил мало,  был он купеческого происхождения, а с материнской стороны приходился внуком поэту Фету»[11]                                                                     В семье С.П. Иванова жила не подтверждённая ничем легенда о том, что его дед Шмаров Николай Иванович (1849 – 1916) был внебрачным сыном поэта А.А. Фета. В эту легенду художник верил или хотел верить. Деда он  застал ещё в живых.  В письме к родному брату П.П. Иванову (1809 – 1983), жившему в России, он приводил некоторые факты, которые как ему казалось, подтверждали эту легенду:                                                                       «Как это тебя так заинтересовала родословная? <…>.  Дед Николай Иванович, как я помню, всегда слышал, был вылитым Фетом. Да и посмотри сам quelle allure avait le grund-père[12]. Откуда эта барственность, любовь к дорогим вещам и хорошего вкуса. Он всегда  прекрасно одевался, чудное было у него бельё. C était quelqu ún[13]. А как мне было спросить его о прошлом семьи?» ( Письмо из архива музея писателей-орловцев).                С.П. Иванов был хорошо осведомлён о жизни и обстоятельствах смерти  Фета, и ощущал в себе его наследственность: «Как вообще страшна его личная жизнь,- писал он, — это долгое отчуждение, служба в гвардии, потом позднее введение в наследство и получение фамилии Шеншиных. Да и странный конец его. Почему это самоубийство? Ведь не так же пуста была его личная жизнь. И любовь была, и литературные интересы и всё же был он другом многих людей не без таланта,  как Тургенев и Толстой. И всё же вдруг почувствовать пустоту всего и уйти из жизни!? Надеюсь, что меня это не постигнет, несмотря на тяжёлую наследственность, которую я несу в себе. А наследственность эту я знаю и всегда чувствовал. Сколько тайн лежит в крови? У Николая Ивановича,  без сомнения, были «большие связи». И знал он многих людей с положением.  Кажется, дружил и бывал у Лескова».

Среди подробностей о жизни деда, которые художник слышал от родных, были и такие:       «Дед Николай Иванович жил долго, и вообще, «куралесил» до 36 лет, И с Дмитрием Ивановичем Филипповым, много они погуляли вместе[14]. Слышал я о битых зеркалах, о шампанском в роялях, о лестницах тарелках, – одна из них разбила нос у Филиппова – и как приезжали в «заведение» и выгоняли других гостей. Как клали горчицу в туфли дам и, вообще, забавлялись.            И вот однажды Николай Иванович, загуляв, будучи в то время в Питере, ехал он поутру после трёхдневного отсутствия из дому, по берегу Невы. <…>. Так, вот едет наш дед поутру домой и переживает свои грехи. И видит он в лавке старьёвщика, висит икона больше аршина в вышину (Спаса Нерукотворного). Купил он её, поставил в коляску перед собой и поехал домой. Простила бабушка его и с того дня дед никогда больше не пил вина – эта икона потом должно быть была у нас. То, что ты спрашиваешь насчёт картины Христа, то это Тициан и настоящий был. Я ведь ничего не знаю, что там и как было и что сталось с вещами. Ведь и у меня было не мало прекрасных вещей и книг не мало. А что сталось с картинами? Один этюд, что я писал, будучи в Академии  у Браза, такая рыженькая, голенькая натурщица с отражением в зеркале была хорошая вещь, да и вид Эрмитажа был интересен?».           Мать братьев Екатерина Николаевна Шмарова в замужестве Иванова  (1867 — 1942) много рассказывала о своём детстве, проходившем   на  мценской, фетовской земле, что давало лишний повод думать художнику о Фете[15]. «Мама всегда вспоминала раннее детство, – писал он.  Жили они в громадном лесу. Как были какие-то бесконечные просеки, и дети находили шкурки змеиные, когда они линяют. Мне это представлялось, как в сказке. Жили эти три сестры, кажется, дружно и их любили. И был какой-то богатый помещик, который однажды привёз им рояль в подарок. Мама и другие учились во Мценске, я думаю, в гимназии. Мама очень хорошо рисовала – хранились несколько рисунков её тушью в размывку – цветы. Очень умело было сделано, я помню».                                                                            

В другом месте он пишет о стремлении матери привить детям любовь к  культуре: «Мне так приятно, что у меня сейчас висит её фотография. Смотрю на неё и вспоминаю её. Какая сила была у неё, какое стремление к знанию, к языкам. Как она всем интересовалась и как хотела, чтобы и мы, дети, воспользовались культурой. Мы ей многим обязаны».

 Письмо к брату Сергей Петрович заканчивает словами: «Как всё это давно и далеко. Ну, вот тебе писание, будешь доволен. Я думаю, вот так и надо мне будет когда-нибудь начать мои воспоминания»[16].

Легенда, не подтверждённая документальными свидетельствами, только романтизирует образ художника. Официальная же справка о нём сообщает: «Иванов Сергей Петрович (1893 – 1983) – живописец, график, иллюстратор книг и журналов. С 1923 года в эмиграции в Париже. С 1950 года в США. В начале 1960-х годов вернулся во Францию. Автор портретов Б.К. Зайцева, Вяч. И. Иванова, А.Н. Бенуа, С.М. Лифаря, Н.С. Гончаровой и др.  Его работы представлены в Русском музее и Эрмитаже в Петербурге»[17]  

 

 

[1] ОГЛМТ. ИЗО. Ф. 42 № 17762 оф

[2] Безелянский Юрий. «99 имен Серебряного века».                                           

Электронный ресурс: https://itexts.net/avtor-yuriy-nikolaevich-bezelyanskiy/213490-99-imen-serebryanogo-veka-yuriy-bezelyanskiy/read/page-12.html

[3] Кара-Мурза Алексей.  «Знаменитые русские о Флоренции».

Электронный ресурс: https://iknigi.net/avtor-aleksey-kara-murza/143094-znamenitye-russkie-o-florencii-aleksey-kara-murza/read/page-15.html

[4] Устами Буниных. Ч.111. Чужбина. 1926-1928 г. Т. 2.  Франкфурт-на-Майне, 1981. С. 159.  Электронный ресурс: http://bunin-lit.ru/bunin/bio/ustami-buninyh/1926-1928.htm.

[5] Зайцев Б. О себе. Собр. соч. в 11 т. М., 2000-2001. Т. 4. С. 585.

[6] Зайцев Борис. Письма 1923 – 1971 гг. М.,  2001.  С. 189.

[7] Зайцев Борис. Письма 1923 – 1971 гг. М.,  2001.  С.189.

[8] Зайцев Борис. Письма 1923 – 1971 гг. М.,  2001.  С.190.

 

[9] Lib.ru/Классика: Зайцев Борис Константинович.

 Электронный ресурс: az.lib.ru›z/zajcew_b…text…ugoslavskie_zapisi.shtml.

[10] ОГЛМТ. ИЗО. Ф. 42., № 24441 оф.

[11] Голлербах С.Л.  Памяти художника. «Русское слово». 7 апреля 1983 г.

[12] «какова была стать нашего деда» (франц.)

[13] «Это был некто» (франц.)

[14] Филиппов Дмитрий Иванович (1855–1908), купец 2-й гильдии, представитель московской купеческой династии хлебопекарей.

[15] Шмаров Иван Степанович (ум. в 1865) —  мценский купец. Вместе с братом содержали постоялые дворы, один в Москве, другой во Мценске. (См. Фет А.А. Материалы и исследования. Т.11. СПб., 2013. С. 270).

[16] Воспоминания Сергея Петровича Иванова неизвестны.

[17] Зайцев Борис. Письма 1923 – 1971 гг. М., 2001.  С. 469.