Андрей Белый (1880- 1934),  настоящее имя Бори́с Никола́евич Буга́ев, русский писатель, поэт, критик, мемуарист, стиховед; один из ведущих деятелей русского символизма и модернизма в целом. Андрей Белый был в дружеских отношения с Леонидом Андреевым. Сохранились его воспоминания о писателе.

«… я не помню, когда   познакомились мы с Леонидом Андреевым и  как познакомились, что было сказано между нами — опять не припомню. Массивную и кажущуюся неподвижной фигуру писателя я знавал до знакомства.  Я помню Леонида Николаевича, возвышавшегося головою над публикою в фойе Художественного Театра, казался застывшим в беседе. Мне помнится он прислоненным к стене и вокруг кучки барышень, кучки студентов, окидывающих писателя влюбленными взорами. Помню рубашку из черного бархата и высокие черные глянцевые сапоги,  серебряный пояс.  Он был близок мне, чем — я не знаю….

Что Леонид Николаевич мне близок и дорог, я понял совсем неожиданно. То было в июле или в августе 1907 года на пыльном Арбате у дома Чулкова, где проживал доктор Добров. Я шел к очень близкой знакомой, в те дни проживающей у Доброва, и у подъезда наткнулся на грузно выскакивающего с велосипедом    мужчину — он сбил почти с ног меня. Он обтирал потный лоб, он был в бледно-жёлтой, широкой, свисающей складками чесучевой  рубашке. Сначала друг друга окинули мы неприязненным взглядом и принялись    извиняться. Потом вдруг откинулись, остановились и мерили взором друг друга. Мужчина в рубашке, придерживая велосипед, наклонился ко мне:

— Вы, Борис Николаевич?

— Вы, Леонид Николаевич?

Он был, кажется, бритый  я не брился два месяца. У меня отросла борода оттого — то сперва не узнали друг друга. По этому поводу мы обменялись шутками. Но во время минутной, совсем непредвиденной встречи я ощутил вдруг прилив прежней радостной близости. Точно были мы очень и очень знакомы…. В простоватых словах его чуялась ласка…. Он вдруг молодо как -то встряхнул волосами, взлетела упавшая прядка волос, и так быстро, так ловко вскочил на машину и свернул в переулок….
     Раз помню, в Художественном Театре, в фойе, я почувствовал чью-то мягкую руку у себя на плече, обернулся — стоит Леонид Николаевич. Он  улыбается, заговорили,- о чем, я не помню, помню — молчание и оно было – доброе. Раз мы отправились с ним на представление » Бранда «. Он очень внимательно слушал, и  восхищался Качаловым. Потом говорили об Ибсене, тихо расхаживая в антрактах по мягким коврам. Я стал жаловаться на разбитые нервы. Леонид Николаевич посмотрел на меня как-то наискось, и со вздохом сказал: « Перемудрили, Борис Николаевич вы, вам в природу бы, оторвать от вас книги бы, поезжайте в Финляндию — с удочкой. Удить рыбу — мудрее, чем философствовать»…             
      …Я продолжаю любить его, вчитываясь  в страницы, я вижу огромную силу современности. Нет, он  не умер. Раскроется в будущем, и мы сумеем понять в изреченном им неизреченное.
       Он хотел быть огромным не для себя. Он хотел отразить в своей бренной писательной поступи — поступь Века. Походка его истории литературы ХХ века казалось порой театральной походкой. Корнею Чуковскому он казался бескорыстным актером, он был Дон Кихотом в прекраснейшем смысле».