Е.Н. Коханова (г. Орел)
Леонид Андреев – художник
Опубликовано в Тургеневском ежегоднике 2018 года/ Сост. И ред. – Л.В. Дмитрюхина, Л.А. Балыкова.- Орел: Издательский Дом «Орлик», 2018
«Посейчас иногда я задаю себе вопрос:
“Какое мое подлинное призвание, –
художническое или писательское?”»[1]
Леонид Андреев.
Леонид Андреев (1871-1919), один из самых популярных писателей конца XIX — начала XX века, он оставил заметный след в русской и мировой литературе. На его счету десятки рассказов, повестей, очерков, статей, 28 драм и три романа.
«… он был таков, каким хотел и умел быть, – писал об Андрееве Горький, – человеком редкой оригинальности и редкого таланта и достаточно мужественным в своих поисках истины».[2]
Леонид Андреев был начитанным человеком, а главное, разносторонне одаренной творческой личностью. Он серьезно занимался живописью. Для потомков Андреев оставил не только тома своих сочинений, но и ряд живописных работ. Крупнейшие русские художники – современники и знакомые Андреева – И.Е. Репин, живший неподалеку от Черной речки в Куоккала и часто общавшийся с писателем, В.А. Серов, Н.К. Рерих – положительно оценивали живописные работы Л. Андреева, отмечая в них тонкое, интересное сочетание цветов и красок, и интересный живописный колорит.
Еще в детстве проявилась одна из сильных страстей Леонида Николаевича, не покидавшая его всю жизнь – страсть к рисованию: «чуть ли ни с самого младенчества чувствовал страстное влечение к живописи»,[3] – говорил он сам.
Происхождение своего художнического таланта Леонид Андреев возводил к материнской линии.
«… мое влечение к художественной деятельности наследственно опирается на линию материнскую. Именно в этой стороне я нахожу наибольшее количество людей одаренных, хотя одаренность их никогда не поднималась значительно выше среднего уровня»[4].
Именно матушка, Анастасия Николаевна (1850-1920), вкладывала маленькому Леониду в руки карандаш и вместе с ним водила им по бумаге. Анастасия Николаевна считала, что если талант есть, то он проснется. И была права – талант проснулся. Однажды юный художник нарисовал разноцветными карандашами рубль, и так удачно, что отец в сумерках принял его за настоящий и разменял на мелочь серебром. Вскоре, конечно, подделка была обнаружена, и художнику сильно попало, так как отец увидел в этой шалости… государственное преступление – подделку денег.[5]
Рисовал Леонид Андреев очень много, но так как в Орле ни школ, ни настоящих учителей не было, то никто не мог даже просто посоветовать ему, как держать карандаш. И, по словам самого Леонида Николаевича, «все дело ограничивалось бесплодным дилетантизмом».[6]
«Бывали удачные рисунки и портреты, за которые меня хвалили, а учителя гимназии советовали немедленно ехать в академию <…>. Но еще чаще бывали неудачи, и во всем, что я рисовал, чувствовалось отсутствие школы, иногда простая безграмотность. Натуры я не любил и всегда рисовал из головы, впадая временами в комические ошибки; до сих пор вспоминаю лошадь, у которой по какой-то нелепой случайности, оказалось всего три ноги <.. >. Фантазировал я бесконечно: был у меня огромный альбом “Рожь”, штук триста».[7] Рисовал Леонид Андреев шаржи на своих гимназических друзей, товарищей, некоторые автошаржы опубликованы в Литературном наследстве, в томе 72.
В гимназические годы Леонид Андреев о писательстве не помышлял и всерьез занимался только… рисованием. И не раз потом сокрушался уже известный писатель о неразвитом своем таланте художника, – таланте, то и дело заставлявшем его бросать перо и браться за кисть или карандаш.
В 1889 году семья Андреевых лишилась кормильца, Николай Иванович (1849-1889), отец писателя, скончался на 41-м году жизни. Настали тяжелые времена. Анастасия Николаевна стала спешно распродавать скудное имущество, а Леонид устремился на поиски новых заработков: давал много частных уроков, даже рисовал по ночам эскизы военных мундиров для разных полков.
После получения аттестата зрелости, весной 1891 года, Леонид Андреев уезжает учиться в Петербург. И уже в августе того же года он был зачислен на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Матушка, Анастасия Николаевна, вспоминала: «Знакомых в Петербурге — никого, а наши орловцы в большинстве тоже были все люди необеспеченные. Поступил он на юридический, поголодал и решил перекочевать в Москву… Попроще была Москва-то, да и поближе… А потом уже и я поднялась с насиженного места, продала домик и перебралась в Москву…»[8]. В Москве материально жилось лучше: помогали товарищи и «комитет». В пьесах «Дни нашей жизни» и «Gaudeamus», несомненно, много автобиографического материала.
Леонид Николаевич давал уроки, зарабатывал деньги… рисованием портретов – «с большим удовольствием и успехом отдавался живописи…, – вспоминал он сам, – а именно, рисовал на заказ портреты по 3 и по 5 р. штука. Усовершенствовавшись, я стал получать за портрет по 10 и даже 12 руб.»[9]
По окончании университета Леонид Андреев, в качестве помощника присяжного поверенного, стал вести поручаемые ему судебные дела, но как сам, смеясь, рассказывал, «систематически проваливал их». Вскоре он перешел на амплуа судебного хроникера, давая тонкие психологические отчеты, вернее, очерки, в московские газеты. Там же он начал печатать и свои маленькие рассказы, мечтая о славе художника, но не писателя.[10]
Живописи Андреев придавал в своей жизни большое значение. У него была одна особенность – если он чем-то увлекался, то он отдавался этому делу всецело, без остатка. И уже будучи известным писателем, Леонид Андреев все же не бросал кисти и красок, создавая постепенно свою собственную картинную галерею. Однажды бывший в гостях у Леонида Андреева Скиталец, увидел на стене очень хорошо нарисованный тушью автопортрет, на котором Леонид Николаевич был еще красивее, чем в жизни. «Когда это ты был таким сверхкрасавцем? – спросил его Скиталец. – Да никогда не был! – смеясь, ответил Андреев. – Это я сам себя рисовал»[11]. Возможно, что это автопортрет 1897 года, который экспонируется в одном из залов Дома-музея Леонида Андреева.
«Эту черту моей любви к живописи я бы хотел выделить в своей биографии, – писал Андреев А.А. Измайлову. – Посейчас иногда я задаю себе вопрос: какое мое подлинное призвание, – художническое или писательское? Писать, во всяком случае, я начал в юношеские годы; в раннем же детстве я не помню себя иначе, как с карандашом рисовальщика в руке»[12]. Возможно, что склонностью Андреева к живописи можно объяснить и некоторые особенности его творчества. Во всяком случае, в одном из интервью он как-то сказал: «Природа или натура в живописи, как и в литературе, дают мне только материал, и я его уже перерабатываю в своей лаборатории, и это новое похоже и не похоже на жизнь»[13]. Андреев не считал себя теоретиком искусства. Он не представлял, как можно построить какую-либо теорию искусства, а потом творить, подчинив этой теории процесс творчества. Художнические образы, по его мнению, живут вне какой-либо эстетической программы. «Не от теории к образам, а от образов к теориям может только исходить художник. Каждому сюжету соответствует свойственная ему форма»,[14] – говорил Андреев. Влияние живописи и пластики сказалось на творчестве Л. Андреева, который часто преследует живописные задачи («Царь голод» и «Черные маски») и часто высекает из мрамора свои фигуры («Елеазар»). Следовательно, источниками художественного и литературного творчества Андреева являются реальные наблюдения и его догадки.
Из всех художников особенной любовью Андреева пользовался испанский художник Франсиско Гойя[15]. «Кто-то из знакомых, вспоминал Андреев, – остановил мое внимание на том, что будто бы легко установить духовное родство между мной и Гойя. Будто бы есть сходство в выборе сюжетов и в трактовке их, есть сходство и в художественных переживаниях. Это меня заинтересовало, и во время путешествия за границей я присмотрелся к работам Гойя и полюбил этого изумительного художника. Это было в то время, когда я писал “Красный смех”. У Ф. Гойя ведь тоже есть картина “Ужасы войны”»[16].
Ф. Гойя любил изображать людей в толпе. Толпа воюющая, толпа казнящая и т.д. А об Андрееве К.И. Чуковский писал так: «Рожденный толпою, он льнет к толпе, и недаром в его последних вещах мечутся, бурлят, танцуют, погибают “сборища”, скопища, толпы людей. Глупая толпа в “Любви к ближнему”, пошлая толпа в “Жизни Человека”, исступлённая толпа в “Анатэме”».[17] Стены кабинета в своем доме на Черной речке Андреев украсил копиями с офортов Гойи. Вера Андреева вспоминала: «Над громадным камином – картина, нарисованная углем на сером картоне. Это копия картины Гойи. Она занимает почти полстены – там изображены в человеческий рост два черта. Они, видимо, собираются на какой-то бал у себя в аду и тщательно занимаются туалетом <…> с другой стороны камина на таком же сером картоне, нарисован еще один черт <…>, он сидит на земном шаре и держит на коленях большую раскрытую книгу. В одной руке у него гусиное перо, другая рука своим длинным указательным пальцем с загнутым когтем на конце в знак внимания показывает вверх. Длинные мохнатые уши насторожены — от их слуха ничего не уйдет»[18].
Интересно написан Андреевым пастелью этюд к одной из сцен из «Жизни Человека». Зарисованы те самые музыканты, которые так назойливо играют на балу у Человека. Избитый мотив пошлой музыки претворен писателем красочными карандашами и слит с «пышной и богатой» обстановкой на балу Человека. Сделал писатель и этюд своего «Некто в сером». «Суровым, осуждающим взглядом он смотрел, прямо на меня через красноватое пламя своей свечи < … > этот тяжелый взгляд притягивает меня, казалось, он хочет что-то сказать»[19], – пишет В. Андреева в книге «Дом на Черной речке». «Некто в сером» в толковании Андреева карандашом, по словам В.В. Брусянина, так не похож на то, что дали нам режиссеры Московского театра и театра покойной Комиссаржевской. Может быть, художники из сравнения двух изображений на сцене и на картоне как раз и вскрыли бы ту тайну, какую устанавливает сам Андреев в своем взаимоотношении увлечение живописью и литературной работой. В коллекции художественных работ Андреева имеются также этюды на тему искушения Христа в пустыне. Так и кажется, что это – иллюстрация к одному из эпизодов «Моих записок»[20].
Увлечение красками нередко отвлекало писателя от литературной работы, но процесс литературного творчества, по-видимому, не приостанавливался даже тогда, когда Андреев был с палитрой в руках. Им написан Иуда, тот самый, которому посвящен один из лучших рассказов. Вера Леонидовна Андреева на всю жизнь запомнила то впечатление страха и тревоги, которое вызвала у нее работа отца. «В холле наверху висела картина, нарисованная папой разноцветными мелками. Это голова Иисуса Христа и Иуды Искариота. Они прижались друг к другу, один и тот же терновый венец соединяет их. Но как они не похожи!»[21]. В коллекции работ Андреева есть мастерски изображенная им пародия на икону «Святой Исайя». Этой «иконой» Леонид Андреев торжественно благословил на брак свою сестру, Римму Николаевну, давая тут же ей совет: «убрать эту икону подальше, дабы святой не развращал своим видом молодоженов»[22]. Римма Николаевна передала эту работу писателя в Государственный литературный музей, сделав на обороте следующую надпись: «Эта картина нарисована моим братом Леонидом Андреевым. Она является карикатурой на св. Исайю, и брат благословил меня в 1913 году, когда я выходила замуж. Р.Н. Верещагина. 1935 г.4 августа». В Русском архиве в Лидсе (Великобритания), в фонде Леонида Андреева хранится недатированный карандашный рисунок писателя, также изображающий св. Исайю (об этом говорит подпись автора). Вероятно, это набросок той самой пастели[23].
В 1910 году Андреев напишет портрет матери, а в 1913 подарит его своему брату Павлу, об этом свидетельствует надпись: «Павлу Леонид 1913 год», копия с этой работы представлена в экспозиции Дома-музея Леонида Андреева. Сохранился детский портрет Л. Андреева. Он воспроизведен в книге В.Л. Львова-Рогачевского «Две правды». Этот портрет (1897) всегда висел в комнате Анастасии Николаевны, «очень серьезный маленький мальчик, чем-то похожий на Наполеона, важно сидел в плетеном креслице»,[24] – напишет Вера Андреева в своей книге «Дом на Черной речке». Этот подлинный автопортрет также экспонируется в Доме-музее Л. Андреева. В 1915 году Леонид Андреев пастелью напишет портрет своей единственной дочери Веры, который воспроизведен в томе 72-м Литературного наследства и хранится в Петербурге в Институте русской литературы.
Известный писатель преклонялся перед гением Микеланджело, его привлекали мрачные фантазии Гойи, он восхищался реалистическим мастерством Репина и Серова. В свою очередь яркая, красивая, запоминающаяся внешность Леонида Андреева не раз привлекала знаменитых художников. Так, Репин написал три его портрета. Первый портрет Андреева был написан Репиным в 1904 году и находится в Государственной Третьяковской Галерее. Известный портрет Андреева в красной рубахе (1905 г.) был экспонирован на Передвижной выставке в 1906 году. Автором же самого удачного, по всеобщему мнению, живописного изображения Л. Андреева, выполненного в 1907 году, является В.А. Серов.
Л. Андреева и В. Серова связывала еще и личная дружба. Один любил литературу и служил ей, другой любил эту литературу. Один был предан живописи и любил ее, другой любил эту живопись. Их обоих влекла друг к другу связь с искусством. Серов написал один из лучших портретов Андреева, который хранится в Государственном литературном музее Москвы. А так же исполнил два литографированных портрета Андреева. Дочь художника О.В. Серова вспоминала, что В. Серов «находил у Леонида Николаевича большие способности к рисованию»[25]. В память Серова Андреев назвал Валентином своего сына, родившегося в годовщину смерти художника.
«.. .живопись была проявлением его собственного душевного мира – в своих рисунках папа мог полностью выразить свои фантазии и мечты»,[26] – вспоминала Вера Андреева.
Дом Леонида Андреева на Черной речке – тоже его мечта. Однажды, показывая свой дом Скитальцу, Андреев сказал: «Я сам этот дом выдумал, это – моя фантазия!»[27]
В самом темном углу кабинета писателя висел большой портрет Толстого на смертном одре, написанный Л. Андреевым в 1912 году. Воспроизведена картина по снимку, но Леониду Андрееву удалось сообщить пронизывающим, видящим насквозь глазам умирающего необыкновенную силу. В 1910 году, спустя 9 лет после знакомства, состоялась первая встреча двух известных писателей. Леонид Андреев из Орла отправился в Ясную Поляну. Портрет Л. Толстого, который Андреев выполнил после этого визита, один из центральных экспонатов Дома-музея Л. Андреева.
В Петербурге в 1913 году на «Выставке независимых художников» экспонировались работы Леонида Андреева. Это карандашный портрет Л.Н. Толстого, портрет г-на Виллин, который интересен своеобразной техникой. Но самой удачной из работ Л. Андреева можно считать эскиз «Музыка», изображающий трех фантастических музыкантов. Эскиз этот является иллюстрацией к «Жизни человека». Все эти работы получили высокую оценку И.Е. Репина и Н.К. Рериха.
Андреев всегда был страстным и неудержимым в своём увлечении работой. И каждое из увлечений Андреева превращалось на время в манию, поглощавшую его целиком. Если вы приезжали к нему в гости, то оказывалось, что он – живописец. В доме все менялось – он наполнялся людьми, причастными к живописи, все, как одержимые, пробовали рисовать, – рисовал даже лакей Андрей, у которого Леонид Николаевич обнаружил недюжинные способности. Всюду висели и на всех столах лежали репродукции творений великих мастеров.
К.И. Чуковский вспоминал об Андрееве: «У него длинные волнистые волосы, небольшая бородка эстета. На нем бархатная черная куртка. Его кабинет преображен в мастерскую. Он плодовит, как Рубенс: не расстается с кистями весь день. Вы ходите из комнаты в комнату, он показывает вам свои золотистые, зеленовато-желтые картины. Вот сцена из «Жизни Человека». Вот портрет Ивана Белоусова. Вот большая византийская икона, изображающая с наивным кощунством Иуду Искариотского и Христа. Оба похожи как близнецы, у обоих над головами общий венчик. Вы пробуете заговорить о другом, но он слушает только из вежливости. Завтра вернисаж в Академии Художеств, вчера приезжал к нему Репин, послезавтра он едет к Галлену <…>. Увлекшись какой-нибудь вещью, Андреев может говорить лишь о ней; все прежние его увлечения становятся ему ненавистны… Когда он играет художника, он забывает свою прежнюю роль моряка…».[28] Его кабинет был завален холстами, мольбертами, ящиками с мелками, сангиной, углем…
«Я не знаток в живописи, но мне кажется, что Андреев был хотя и далеко технически незаконченным, но незаурядным портретистом-художником. Посвяти он себя живописи, – он и в ней, вероятно, проявился бы не менее крупно, чем в литературе»[29], – писал об Андрееве Скиталец.
[1] Брусянин В.В. Леонид Андреев: Жизнь и творчество. Москва: Кн-во К.Ф. Некрасова, 1912. С.30.
[2] Книга о Леониде Андрееве Воспоминания. Петербург; Берлин: Из-во 3. И. Гржебина, 1922. С.38.
[3] Фатов Н.Н. Молодые годы Леонида Андреева. Орел, 2010. С. 43.
[4] Там же. С. 35
[5] Там же. С. 43.
[6] Брусянин В.В. Леонид Андреев: Жизнь и творчество. -Москва: Кн-во К.Ф. Некрасова, 1912. С.29.
[7] Там же. С. 29-30.
[8] Там же. С. 44-45
[9] Фатов, Н.Н. Молодые годы Леонида Андреева. Орел, 2010. С. 79.
[10] Гарина Н. Воспоминания о Леониде Андрееве / Публикация Л.Н. Ивановой // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома. 2000. СПб, 2004. С. 424.
[11] Скиталец. Повести и Рассказы. Воспоминания. Москва: Московский рабочий, 1960. С. 384.
[12] Брусянин В.В. Леонид Андреев: Жизнь и творчество. Москва: Кн-во К.Ф. Некрасова, 1912. С.30-31.
[13] Там же. С. 73.
[14] Там же. С. 77.
[15] Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьёнтес (1746-1828) – испанский художник и гравер, один из первых и наиболее ярких мастеров изобразительного искусства эпохи романтизма.
[16] Брусянин В.В. Леонид Андреев: Жизнь и творчество. Москва: Кн-во К.Ф. Некрасова, 1912. С.80.
[17] Там же. С. 81.
[18] Андреева В.Л. Дом на Черной речке. Москва: Советский писатель, 1974. С. 23
[19] Там же. С. 158.
[20] Брусянин В.В. Леонид Андреев: Жизнь и творчество. Москва: Кн-во К.Ф. Некрасова, 1912. С. 72.
[21] Андреева В.Л. Дом на Черной речке. Москва: Советский писатель, 1974.
С. 37.
[22] Гарина Н. Воспоминания о Леониде Андрееве / Публикация Л. Н. Ивановой // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома. 2000. СПб, 2004. С. 435.
[23] Там же. С. 445-446.
[24] Андреева В.Л. Дом на Черной речке. Москва: Советский писатель, 1974. С. 56.
[25] Литературное наследство. Т. 72. Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка. Москва: Наука, 1965. С. 449.
[26] Андреева В.Л. Дом на Черной речке. Москва: Советский писатель, 1974. С. 37.
[27] Скиталец. Повести и Рассказы. Воспоминания. Москва: Московский рабочий, 1960. С. 404.
[28] Книга о Леониде Андрееве Воспоминания. Петербург; Берлин: Из-во 3. И. Гржебина, 1922. С.43.
[29] Скиталец. Повести и Рассказы. Воспоминания. Москва: Московский рабочий, 1960. С. 384.