В. А. Лукина —– кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Отдела новой русской  литературы ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН. Санкт-Петербург.

 

Тургеневский ежегодник  2020 года/ Сост. И ред. – Л.В. Дмитрюхина, Л.А. Балыкова.- Орел: Издательский Дом «Орлик», 2020. – 420 с.

 

Когда в марте 1835 года,[1] на исходе более чем месячного путешествия, кожаная кибитка Шеншиных, преодолев последний отрезок пути в 67,5 верст, прибыла из Дерпта в Верро, куда Афанасий Неофитович, по совету профессора И. Ф. Мойера, незадолго до того назначенного ректором Дерптского университета, решил в итоге определить для обучения старшего сына, первое, что навсегда запечатлелось в памяти будущего поэта, — ведущая с площади широкая мощеная улица, вдоль которой до самого озера тянулась столь же широкая березовая аллея. В одном из домов на главной улице города Шеншины и остановились на ночлег, чтобы на следующее утро пешком, за неимением в городе извозчиков, отправиться по ней в частный мужской пансион Генриха Крюммера, располагавшийся на противоположном от площади конце.[2]

Заложенный в 1784 году на землях одноименной мызы, близ развалин древнего замка Кирумпе, заштатный город Верро являлся к тому времени самым юным в Лифляндской губернии. Со своего основания он застраивался по специально утвержденному плану, и первой значимым сооружением стал господский дом, перед которым раскинулась та самая рыночная площадь, о которой упоминает в «Ранних годах моей жизни» Фет. Вокруг площади, а также на идущей от нее в сторону озера улице, прозванной впоследствии Аллештрассе (Аллейной улицей) благодаря протянувшейся вдоль нее березовой аллее, располагались старейшие дома и лавки торговцев. Оканчивалась улица большим каменным зданием, в котором, согласно изначальному плану, должны были разместиться постоялый двор, органы местной власти и школы, однако строительство по финансовым причинам застопорилось, и в итоге здание было выкуплено бургомистром, а по завершении отдано сначала под школу для девочек, затем с 1805 года — учебно-воспитательному учреждению г-жи Врангель, пока наконец в 1832 году в него не переехал пансион Крюммера. К этому времени здание было существенно расширено и приобрело третий выход с башнеобразным выступом[3] — те самые «парадные угольные сени», хорошо различимые на акварели Ф.-С. Штерна (1836),[4] к которым воскресным утром А. Н. Шеншин привел четырнадцатилетнего Афанасия. В воспоминаниях барона Н. А. Корфа, воспитывавшегося у Крюммера в 1844–1845 годы, здание пансиона рисуется как «огромный дом», который «своими башнями, обширным манежем и вековыми деревьями, с одной стороны его окаймлявшими», напоминал «средневековой замок».[5] Школьный сад выходил на озеро Тамула, из которого берет начало река Воо.

Небольшой, но благоустроенный, с регулярной планировкой, дышавший «немецкой атмосферой» городок, насчитывавший всего 11 улиц, 2 церкви — лютеранскую и православную, построенную в 1793 году на средства Екатерины II и освященную при Александре I в честь великомученицы Екатерины, 10 каменных и 96 деревянных домов,[6] действительно «отличался тихой провинциальностью»[7] и, со слов Н. А. Корфа, более походил на обширное село.[8] В конце 1830-х годов он получил широкую известность прежде всего как «школьный город», во многом благодаря учебному заведению Крюммера.

Посетивший Верро проездом в начале мая того же 1835 года Ф. В. Булгарин в своих путевых заметках оставил следующее выразительное описание: «Город построен правильно; главные три улицы вымощены, четвертая мостится теперь. Деревянные домики довольно красивы, чисты, покрыты черепицей и выкрашены. Две каменные церкви, одна лютеранская, другая православная, служат лучшим украшением города, магистрат и почтовый дом также каменные. Есть также несколько частных каменных домов, всего до десяти, из которых лучший принадлежит содержателю частного мужского пансиона, г. Криммеру (Так! — В. Л.). Этот пансион для Верро есть то же, что университет для Дерпта. Они поддерживают оба эти города и, так сказать, живят и питают их. <…> В городе всего до ста домов и около 700 жителей, немцев, русских и эстонцев. В этом числе всего двенадцать человек купцов, занимающихся торговлею льна и пеньки и мелкою продажею товаров, необходимых в крестьянском быту».[9] Не преминул отметить путешественник и отсутствие в городе «трактиров или заездных домов»: «Приезжие и проезжие останавливаются или на почтовом дворе, или у обывателей». Сам он разместился у купца Тидемана, который «принимает к себе приезжих во всякое время и услуживает им с ловкостью и любезностью французского трактирщика».[10] Не исключено, что тот же выбор сделали и Шеншины. Особое место в булгаринских заметках было уделено заведению Крюммера: «О пансионе г. Криммера слыхал я везде весьма много хорошего. Обучающихся в нем до 65-ти мальчиков, между которыми много из отдаленных русских губерний. Г-н Криммер содержит частных учителей, гувернеров и сам управляет учебною, нравственною и хозяйственною частями».[11]

Основанный 1 мая[12] 1828 года на принадлежавшей барону Константину Унгерн-Штернбергу мызе Эхмес на острове Дагден (ныне деревушка Эхмья в Эстонии), недалеко от Гапсаля, после случившегося в апреле 1830 года пожара[13] частный пансион Генриха Крюммера некоторое время располагался в эстляндском Ризенберге (ныне Риисипере), недалеко от Ревеля, а в январе 1832 года окончательно переехал в Верро,[14] став к этому времени одним из самых известных пансионов не только в Остзейском крае, но и за его пределами, славившихся своей основательной учебной программой. В первую очередь это было заслугой директора заведения, одного из одареннейших педагогов, по свидетельству многих воспитанников,[15] сумевшего подобрать прекрасный состав учителей. Барон Петер фон Майдель, проучившийся в пансионе девять лет (с 1828 по 1837 год), из которых три года «рядом за столом» с Фетом,[16] вспоминал, что общее число воспитанников «никогда не превышало 64, т. е. 4 класса по 16 человек, несмотря на то что директору со всех сторон предлагали большое количество учеников».[17]

Выходец из зажиточной крестьянской семьи, Генрих Каспар Крюммер родился 23 мая 1796 года в деревне Вестеммерде в Вестфалии[18] и получил образование в образовательном учреждении Евангелической братской общины — особого ответвления протестантизма, известного также как моравские братья, или гернгутеры, — в немецком городе Эберсдорфе, где и начал в 1814 году свою педагогическую деятельность.[19] С 1817 года он работал в учебном заведении Братства в городе Гнаденфрей, а затем уже перебрался в Россию, куда прибыл в 1825 году — согласно официальной версии, по приглашению профессора Дерптского университета Морица фон Энгельгардта для обучения его сыновей.[20]

Несколько в ином свете предстает приезд Крюммера в Дерпт, если опираться на документы из его личного дела, хранящегося в Эстонском историческом архиве. На их основе Е. П. Дерябиной удалось, в частности, установить, что Крюммер прибыл в Россию по делам Братства и первое время занимал должность надзирателя в обществе, рассчитывая получить вакантное место смотрителя и главного учителя семинарии для учителей начальных классов, открытой в Дерпте за несколько лет до его приезда. Несмотря на ходатайство училищной комиссии Дерптского университета, где Крюммер пользовался заслуженным уважением, в результате длительного рассмотрения ему в этом, однако, было отказано со следующей формулировкой Николая I: «людей, принадлежащих к сектам, не прилично помещать в заведения», после чего Крюммер принял решение об организации частного пансиона.[21] Это подтверждают, по-видимому, и документы в архиве Братской общины, хранящиеся в Гернгуте, на которые в своей книге «The Poetics of Afanasy Fet» ссылается американская исследовательница Эмили Кленин. Упоминает она и о том, что, убедившись в невозможности получить место в государственной школьной системе, Крюммер попытался сначала открыть собственную школу в Дерпте, в чем ему также было отказано на том основании, что он иностранец.[22]

Принадлежа к моравским братьям, Крюммер, на что впоследствии прямо указывали некоторые воспитанники, «привнес во внешнюю форму заведения многое, что напоминало дух этого исключительного церковного направления».[23] Наглядным подтверждением тому служат подробности о жизни в Верро, которые в «Ранних годах моей жизни» приводит Фет. Сама организация учебно-воспитательного процесса в пансионе была привнесена из моравской системы, ориентированной на максимально возможное приближение к жизни в семье, что предполагало прежде всего небольшой размер школ (количество учеников обычно варьировалось от 50 до 100). Как отмечает в своей книге «Sketches of Moravian Life and Character, comprising a General View of the History, Life, Character, and Religious and Educational Institutions of the Unitas Fratrum» («Заметки о моравской жизни и характере, содержащие общее обозрение истории, жизни, характера, религиозных и образовательных учреждений Unitas Fratrum»), призванной дать подлинное «изображение моравской жизни»,[24] член американского Моравского исторического общества Джеймс Генри, именно поэтому директор часто размещался под одной крышей с воспитанниками и вместе с супругой должен был восприниматься в качестве родителей большой семьи. Отсюда и специфическое внутреннее разделение школы на «Stube» (Палаты, Комнаты, или Rooms — именно так, с прописной буквы, называет их Генри).

Как вспоминал Фет, после завершения формальностей «мне указано было мое место по возрасту в старшей палате, номер первый, а по ученью я был назначен в третий класс этажом ниже, занимавший во время уроков помещение второй палаты».[25] Всего в пансионе Крюммера, как известно, было пять классов. Ученики первого (старшего, или «высшего», как называет его Фет[26]) класса (педагогиума), готовившиеся, как правило, к поступлению в Дерптский университет,[27] жили в отдельном крыле и пользовались большей свободой; вместе с ними помещался также главный преподаватель Й. Мортимер. Остальные воспитанники размещались в четырех (по количеству классов) палатах, как правило, по 18–20 человек (Фет упоминает, что в их палате было 16[28]), причем первую палату занимал второй класс и далее по нисходящей. Таким образом, до перехода во второй класс непосредственно слушать уроки Фету предстояло в помещении второй палаты, а остальное время проводить — в первой.

Говоря о внутреннем устройстве и бытовых условиях в пансионе, еще один преподаватель Генрих Эйзеншмидт, прибывший в Верро в один год с Фетом и впоследствии преподававший у него во втором классе, отмечает некоторую беспорядочность планировки здания, наличие множества лестниц и переходов, что, по его мнению, имело большое преимущество, избавляя от ощущения школьной казармы. Чуть ли не единственным исключением мемуарист называет «узкую и темную» вторую палату, в которой Фету как раз предстояло начать свое обучение. В противоположность ей первую палату он, несколько выспренно, характеризует как хотя и не слишком большую, но светлую и с высокими потолками, обстановка в которой была, возможно, «самой прекрасной в Лифляндии». Палата находилась на верхнем этаже, а из единственного окна открывался «несравненный» вид: практически сразу под ним простиралась широкая гладь озера, окруженная темным хвойным лесом. На горизонте, на юго-восток от Верро, живописно виднелась горная гряда Мунамяги.[29]

Из воспоминаний Эйзеншмидта следует, что каждая палата состояла на попечении двух ежедневно сменявших друг друга дежурных учителей — одного учителя наук и одного языков, которые находились в палате неотлучно, за исключением времени уроков, что должно было сблизить преподавательский состав и воспитанников, а также приблизить обстановку в школе к семейной.[30] Сам Фет упоминает о том, что во втором классе дежурными учителями у него были Гульч и Симон, преподававшие математику и французский язык соответственно.[31]

Институт дежурных учителей, или «надзирателей», как называет их Фет, также являлся непременным атрибутом моравских школ, на чем подробно останавливается в своей книге Дж. Генри: «В каждой из них (Палат. — В. Л.) мы находим двоих коллег, или учителей-компаньонов, которые постоянно живут с учениками, наблюдая за подопечными посменно и исполняя свои обязанности в течение дня по очереди. В обязанности дежурного учителя входит вставать утром вместе с пятнадцатью или восемнадцатью мальчиками, что составляло наибольшее количество учеников в Палате, препровождать их для приема пищи, на утреннюю молитву, а также оставаться с ними во время подготовительных занятий, пока восьмичасовой звонок не объявит начало школьного дня. С этого времени учитель занимается различными делами, связанными с теми предметами, которые он преподает; мальчики, которые входят в состав его Палаты, распределяются по разным классам, старшим или младшим, в соответствии с уровнем знаний и подготовки, независимо от возраста или Палаты, в которой живут. В одиннадцать часов дежурный учитель берет под надзор учеников до двенадцати, когда звонок призывает всех вниз к обеду». Все приемы пищи в моравских школах являлись неотъемлемой частью «общего педагогического плана» и предполагали соблюдение полной тишины, а также довольно «лаконичное» меню. Далее до двух часов ученики вновь поступали под надзор дежурного учителя, после чего следовали два часа занятий в классах, а затем обязательная совместная прогулка с дежурным учителем, ужин, время подготовки домашнего задания или часовой урок (в старших классах — двухчасовой). Дежурный учитель следил за тем, как воспитанники после обязательной молитвы отходят ко сну, и покидал дортуар, только убедившись в полной тишине.[32] Все это практически один в один напоминает распорядок дня в пансионе Крюммера, о котором повествуется в главах X–XI «Ранних годов моей жизни».

Особое внимание в моравских школах уделялось тому, что Генри называет «эмоциональным обучением», в противовес «исключительно интеллектуальному знанию», воспринимаемому как «бездушное воплощение мудрости». Неотъемлемой составляющей такого обучения выступала музыка — начиная с еженедельного совместного исполнения церковных песнопений, призванного в том числе привить основы музыкальной гармонии. Следующим этапом служило обучение игре на фортепиано, причем приобретение практических навыков не стояло на первом месте, музыка рассматривалась как средство внутреннего развития и совершенствования человеческой жизни в целом.[33] В этом отношении пансион Крюммера также не являлся исключением — по свидетельству Г. Эйзеншмидта, директор лично озаботился, чтобы в просторном, светлом, с высокими потолками зале пансиона был установлен орган, «который в те времена имелся не в каждой лютеранской церкви».[34] Под аккорды этого органа, завершавшие воскресный «молитвенный хор всего училища», Фет впервые вступил в стены пансиона.[35] Упоминает поэт и ежедневную «утреннюю молитву в большой зале, продолжавшуюся минут пять и состоявшую из лютеранских стихов, пропетых общим хором под мастерскую игру на органе <…> Мортимера»,[36] а также свое фиаско при обучении игре на фортепиано.[37] Примечательно, что в школе были наняты сразу два учителя музыки, один из которых — Эрнст Генге,[38] впоследствии (с 1843 года) директор пансиона для девочек в Верро, возможно, и был тем «главным и более строгим учителем», к которому со временем перешел Фет.

Члены моравского братства исходили из того, что должным образом организованный процесс обучения в школе настолько интенсивен, что учитель может посвятить ему лишь несколько лет свой жизни, поэтому, как считает Э. Кленин, ротация преподавательского состава в пансионе Крюммера была довольно сильной.[39] Из учителей тот или другой непременно приглашался прямо из школ и семинарий Братства, находившихся в Германии,[40] что подтверждается также архивными документами в Гернгуте.[41]

Однако преподаватели пансиона Крюммера, с которыми столкнулся Фет в процессе обучения и воспоминания о которых нашли место на страницах «Ранних годов моей жизни», заслуживают отдельного разговора. Нам же хотелось подчеркнуть, что, попав в заведение Крюммера, юный Афанасий Фет прошел настоящую школу не только знаний, но и духовного становления, повлиявшего на всю его дальнейшую жизнь. По сути дела, юноша, до того обучавшийся часто сменявшимися и не слишком компетентными домашними учителями, приобрел не только твердые знания, но и прошел курс сурового воспитания в духе немецких учебных заведений, по сравнению с которыми дальнейшее пребывание в пансионе М. П. Погодина и даже учеба в Московском университете были гораздо более свободным и не представляли для него особых затруднений.

 

 

 

[1] Время поступления Фета в пансион Г. Крюммера впервые установлено И. А. Кузьминой в статье: Еще раз о том, почему Афанасий Шеншин стал Афанасием Фетом // А. А. Фет: Материалы и исследования / Отв. ред. Н. П. Генералова, В. А. Лукина. СПб., 2013. Вып. 2. С. 176–177.

[2] Фет А. Ранние годы моей жизни. М., 1893. С. 82. В главе XIII Фет упоминает о ней как о «большой улице», где располагались различные лавки, в том числе овощная, куда воспитанникам разрешалось забежать «на минутку за какой-либо мелочью» во время классных прогулок и где юный Фет на каникулах, «не раз, желая показать себя взрослым, вместо пряников и шоколада <…> требовал себе бутылку мозельвейна», что однажды чуть не закончилось плачевно (Там же. С. 112–113).

[3] Struck H., pastor zu Werro. Zum Gedächtnis der Feier des 100-jährigen Bestehens Werro’s. Dorpat, 1884. S. 11. Подробнее об истории застройки Верро см. главу «Die Gründung Werro’s» («Основание Верро»): Ibid. S. 8–13.

[4] Воспроизведено Е. П. Дерябиной: Фет в пансионе Крюммера (Из комментариев к книге воспоминаний «Ранние годы моей жизни») // А. А. Фет: Материалы и исследования. Вып. 2. С. 185.

[5] Русская старина. 1884. № 3. С. 563, 564.

[6] Статистические таблицы о состоянии городов Российской империи, Великого княжества Финляндского и Царства Польского, составленные в Статистическом отделении Совета Министерства внутренних дел. СПб., 1842. С. 18–19.

[7] Дерябина Е. П. Фет в пансионе Крюммера. С. 183. О жизни Фета в Верро см. также: Дерябина Е. П. Лифляндский период жизни А. А. Фета // Вестник Новгородского гос. университета им. Ярослава Мудрого. 2009. № 51. С. 55–56.

[8] Русская старина. 1884. № 3. С. 566.

[9] Путевые заметки на поездке из Дерпта в Белоруссию и обратно, весною 1835 года // Северная пчела. 1835. 26 июня. № 141. С. 564. Фет не оставил никаких воспоминаний о дороге между Дерптом и Верро, возможно по той причине, что приехал туда в начале весны. Булгарину, по-видимому, посчастливилось увидеть иную картину: «Окрестности Дерпта верст на тридцать или на сорок кругом города представляют род оазиса, цветущего плодородием среди почвы неблагодарной, глинистой и песчаной. — За исключением окрестностей Дерпта и Фелина, почва в Лифляндии вообще чрезвычайно дурна, и только немецкое трудолюбие, постоянство и терпенье были в состоянии победить упрямую погоду посредством доведения земледелия до высокой степени совершенства и заставить песчаную и глинистую землю производить богатые урожаи». Он же упоминает о неурожайном для Лифляндии 1834 годе и делает неутешительные прогнозы на 1835-й: «Озимый хлеб хорош только от Дерпта до мызы Варбуз, в 35 верстах от города. За глубоким оврагом, образуемым цепью холмов, начинается бесплодие. Отсюда до самого Верро страна пустынная, дикая, бесплодная: песок, лес, кустарники и кое-где пахотные поля с жалкими всходами ржи» (Там же. 25 июня. № 140. С. 560).

[10] Там же. 26 июня. № 141. С. 564.

[11] Там же.

[12] Возможно, именно поэтому выпускные экзамены также проходили в пансионе в первых числах мая.

[13] Судя по сохранившимся свидетельствам, дом сгорел со всем имуществом — весть о пожаре пришла, когда ученики и преподаватели обедали, и единственным спасенным имуществом оказались вынесенные в руках ложки (Goertz L. Beiträge zur Geschichte der baltischen Internate // Arbeiten des zweiten baltischen Historikertages zu Reval. Reval, 1912. S. 203).

[14] Das Inland. 1839. 20. December. № 51. S. 809. 21 января 1832 года в честь открытия в пансионе состоялся торжественный акт, во время которого четверо воспитанников произнесли речи на немецком, русском, французском и латинском языках. С напутственной речью-проповедью выступил и сам Крюммер в том же году она была напечатана: Krümmer H. Eine Schulrede. Reval, 1832. Ее содержание во многом перекликается с фрагментом другой речи, который в «Ранних годах моей жизни» приводит Фет. В ней Крюммер также подчеркивал, что было бы большим заблуждением полагать, что увеличение научных познаний является единственной задачей молодежи: «Чем поможет образованный ум в нездоровом теле, чем помогут глубочайшие выводы, широчайшие знания в нездоровой душе?» (цит. по: Die Krümmersche pädagogische Privat-Anstalt zu Werro in Livland // Evangelische Blätter. Dorpat, 1832. 10. Juli. № 28. S. 220). В предисловии к своему изданию Крюммер высказал намерение опубликовать подборку схожих речей, произнесенных им во время еженедельных воскресных проповедей в пансионе, если его первый опыт будет воспринят благосклонно. Намерение, по-видимому, не было осуществлено. См. об этом также: Klenin E. The Poetics of Afanasy Fet. Böhlau, 2002. P. 78; электронная публикация: https://www.academia.edu/26514387/The_Poetics_of_Afanasy_Fet (дата обращения: 02.09.2020).

[15] Maydell P. Autobiographie. St. Petersburg, 1885. S. 2, 3; Русская старина. 1884. № 3. С. 563.

[16] Фет А. Мои воспоминания. М., 1890. Ч. 1. С. 186.

[17] Maydell P. Autobiographie. S. 2.

[18] Goertz L. Beiträge zur Geschichte der baltischen Internate. S. 203. По другим данным, он родился в моравском поселении Гнаденфрей в Силезии: Schulte B. A. Die schlesischen Niederlassungen der Herrnhuter Brüdergemeine Gnadenberg, Gnadenfeld und Gnadenfrei: Beispiele einer religiös geprägten Siedlungsform im Wandel der Zeit. Degener, 2008. S. 207.

[19] См. также заметку о праздновании 25-летнего юбилея преподавательской деятельности Крюммера, которое состоялось в Верро 2 декабря 1839 года и на котором присутствовали некоторые выпускники пансиона прошлых лет: Das Inland. 1839. 20. December. № 51. S. 809–810.

[20] См., например: Ibid. S. 809; Maydell P. Autobiographie. S. 2.

[21] См.: Дерябина Е. П. Фет в пансионе Крюммера. С. 185–186. Примечательно, однако, что на титуле вышедшего в 1828 году в Бреславле нового издания получивших признание в немецких школах настенных и настольных географических карт Крюммера значится: Schul-Atlas der ganzen Erde zum Gebrauch beym ersten und zweyten Elementar-Unterricht der Geographie von Krümmer, Director des Seminarium zu Dorpat (Школьный атлас всей Земли, для использования на уроках географии в первом и втором классах начальных школ, Крюммера, директора семинарии в Дерпте).

[22] Klenin E. The Poetics of Afanasy Fet. P. 13, 80, note 69. О пребывании Фета в Верро см. также ее статью: Klenin E. A Most Russian in a Nascent Estonia: Fet and Kreutzwald // И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата. М., 2008. С. 413–421.

[23] Maydell P. Autobiographie. S. 2. Как резюмирует М. С. Макеев в новейшей биографии Фета: «Труд, дисциплина, минимум “земных” удовольствий и соблазнов, четкий распорядок дня и строгое распределение обязанностей в общине, ежедневное чтение и изучение Священного Писания — вот основы воспитания, по представлениям гернгутеров, превращавшего человека в достойного гражданина и хорошего христианина. На таких принципах была построена и жизнь воспитанников пансиона Крюммера» (Макеев М. Афанасий Фет. М., 2020. С. 44).

[24] Henry J. Sketches of Moravian Life and Character, comprising a General View of the History, Life, Character, and Religious and Educational Institutions of the Unitas Fratrum. Philadelphia, 1859. P. 7. Впервые на эту книгу обратила внимание Э. Кленин: Klenin E. The Poetics of Afanasy Fet. P. 80.

[25] Фет А. Ранние годы моей жизни. С. 82.

[26] Там же. С. 114.

[27] Как отмечает Э. Кленин, пансион Крюммера не только готовил воспитанников к поступлению в Дерптский университет, но также будущих преподавателей для немецких начальных школ (Klenin E. The Poetics of Afanasy Fet. P. 77, note 65).

[28] Фет А. Ранние годы моей жизни. С. 116.

[29] Eisenschmidt H. Erinnerungen aus der Krümmerschen Anstalt und aus des Verfassers eigner Schulzeit. Dorpat, 1860. S. 28.

[30] Ibid. S. 32–34.

[31] Фет А. Ранние годы моей жизни. С. 90.

[32] Henry J. Sketches of Moravian Life and Character. P. 171, 174–177.

[33] Ibid. P. 183–187.

[34] Eisenschmidt H. Erinnerungen aus der Krümmerschen Anstalt und aus des Verfassers eigner Schulzeit. S. 27.

[35] Фет А. Ранние годы моей жизни. С. 82. Воскресные проповеди читал сам Крюммер (Klenin E. The Poetics of Afanasy Fet. P. 78), он же преподавал закон Божий для учеников лютеранского вероисповедания.

[36] Фет А. Ранние годы моей жизни. С. 84.

[37] Там же. С. 93–94.

[38] Eisenschmidt H. Erinnerungen aus der Krümmerschen Anstalt und aus des Verfassers eigner Schulzeit. S. 21–22.

[39] Klenin E. The Poetics of Afanasy Fet. P. 80, note 67; Henry J. Sketches of Moravian Life and Character. P. 178.

[40] Maydell P. Autobiographie. S. 2.

[41] См.: Klenin E. The Poetics of Afanasy Fet. P. 80.