Научн. сотр. фондов ОГЛМТ Симеонова С.Д.
[Посвящается М.Ю. Лермонтову]
Краткое предисловие.
Статья А.Н. Лескова об отношении его отца, замечательного и самобытного русского писателя Н.С. Лескова, к великому поэту М.Ю. Лермонтову хранится в отделе РДФ ОФ Орловского объединённого Государственного музея И.С. Тургенева (ф. 34, № 17662). Она представляет несомненный интерес не только для исследователей творчества писателя-орловца, но и для современной читающей публики. Следует заметить, что статья даётся с незначительными сокращениями, которые сделал сам А.Н. Лесков, зачеркнувший в тексте отдельные словосочетания. Мною выделено несколько слов и фраз сообразно подчёркиваниям А.Н. Лескова.
«Как-то в разгар «попятной» политики «гатчинского затворника» Александра III Н. Лесков, отвечая на «анкету», присланную ему «Петербургской газетой», писал, что страной, в которой он хотел бы жить, является та, «где хорош климат и свободны нравственные учения, любимыми именами – «имена людей великодушных», любимыми писателями – «все писатели, пробуждающие добрые чувства», а любимыми поэтами и композиторами – «Бернс, Лонгфелло и Шелли, Руже де Лиль».
Жёлтенькая газетка учуяла агитдекларацию и осмотрительно оставила её втуне. (См. №№ 9 и 23, 1893 г.).
Разумеется, редакция не ошиблась. Хотя бы во многом и любезные Лескову иноязычные поэты, прозаики и автор революционной «Марсельезы» не могли целиком заслонить ему всё своё: и в слове, и в песне.
Всем своим нутром «из перерусских русскому», ему всегда всего ближе, роднее и дороже была, конечно, своя литература, с «колоссом» Толстым «во челе», своя музыка, с юности пленявшим Глинкой, своя поэзия, с Пушкиным, необходимость знать которого он гневно указывал одной молодой художнице, леностной к книге, — «как самого главного и действительно великого представителя родной литературы, и поэта с мировой известностью», и. наконец, с «другим ещё неведомым избранником» и опять — именно «с русскою душой».
Культ Лермонтова в нём был глубок, жизненен и стоек. На заре литературной своей работы, вспоминая в одном фельетоне о недавнем нашем «квасном патриотизме», он противопоставляет ему стих:
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни тёмной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.
Стихотворение это не забывалось никогда, до последних лет, с горечью сопоставляясь подчас со «стальною щетиной».
В «Обойдённых» (1866 г.) больная героиня заставляет читать себе «Мцыри», «Боярина Оршу» и т. д. В хорошем настроении суровый писатель брал с полки томик и маэстозно читал семейным те же «Мцыри». Это было почти священнослужение. Все замирали, а чтец, постепенно завораживаемый прелестью стиха и яркостью картин, воодушевлялся и даже бледнел, как бы присутствуя при борьбе с могучим барсом и исповеди умирающего.
<…> Горячность особенно захватывающих бесед о загробной жизни, в которую Лескову страстно хотелось верить, не раз остужалась им самим поданною с грустною улыбкой репликой: «Да, а вот подите же – величайший провидец без колебаний сказал:
И смерть пришла: наступило за гробом свиданье –
Но в мире новом друг друга они не узнали».
Зыбкая тема упиралась в неумолимость лермонтовского решения.
В области личных переживаний и ощущений Лескову, этому «тайнодуму» и «маловеру», всегда был ближе лермонтовский «демонизм», чем толстовская благость, непротивление.
Забвенья не дал Бог,
Да он и не взял бы забвенья.
Это вспоминалось непрестанно и принималось как непререкаемая, руководящая истина.
Вообще, перебирая в памяти чрезвычайно частые упоминания Лескова о Лермонтове в многоразличных случаях и разговорах, невольно прихожу к выводу, что это был самый созвучный ему поэт, наиболее близкий, понимаемый и, в конце концов, — любимый и чтимый. Однако это не делало Лескова слепым. Нимало. Последнее ярко подтверждается счастливо сохранившимся личным его показанием: «У Лермонтова было много противного и гадкого в натуре, но он ещё рос… Он барчук, но с какими порывами: с идеей «Пророка», с стремлением идти не к похвалам и жизнерадостности, а к страданиям, и к тому, чтобы его поносили: «смотрите, как он наг и бледен, как презирают все его!» — Это человек с идеалом благородным и возвышающим, но с пороками своего века. Мужем и семьянином он действительно вряд ли был бы, но это и говорит за силу его высокой души. Чтобы поладить с жизнью, такая душа должна согласиться себя принижать до всего, до чего станет гнуть женщина… Лермонтов на это не ходил… Он – сильный и настоящий поэтический характер».
Таковы были суждения Лескова о Лермонтове на седьмом десятке лет, с безоглядной искренностью высказанные в интимном письме киевскому родственнику, посягавшему на пиитику и в связи с этим искавшему указаний и наставительства [в работе] большого искусного язычника».
А.Н. Лесков. Г. Ленинград. 02.10.1939 г.