Б.В.Богданов

ВОСПОМИНАНИЯ О СПАССКОМ
// Тургеневский ежегодник 2011-2012 гг./ Сост. И ред. – Л.В. Дмитрюхина, Л.А. Балыкова.- Орел: Издательский Дом «Орлик», 2013

Между деревьями тёмных лип, стоявших тёмной стеной
и дававших густую тёмную тень, бывал и подлесок, где
укрывались соловьи. Подлесок никогда не вырубался
сразу, как говорил мне замечательный знаток русских
усадеб, хранитель тургеневской усадьбы Спасское –
Борис Викторович Богданов. Подлесок вырубался в одном
месте и оставался в другом – пока не подрастёт эта
птичья защита. В Спасском-Лутовинове среди тенистых
деревьев росли незабудки и ананасная земляника.
Д.С. Лихачёв. Сад и культура России.

Публикация Л.А.Богдановой.

I

Впервые я увидел Спасское летом 1948 года. Я приехал туда из разрушенного войной Орла, поэтому облик села, полтора года находившегося на линии фронта, для меня не представился необычным.
Село состояло из растянувшейся почти на километр одной улицы. По обе стороны просёлочной немощёной дороги стояли кое-как срубленные из осины хибарки и около десятка остовов от сгоревших каменных домов.
Некоторые из них были как-то приспособлены под школу, сельсовет, магазин. На всём ещё лежал отпечаток войны: разруха, нищета.
Зато Тургеневская усадьба явилась для меня как бы открытием мира, таинственным обаянием этих мест.
Великолепны были строгие липовые аллеи. В усадьбе уцелела железная ограда с лицевой стороны парка и каменные столбы на месте ворот, поставленные до войны Ермаком. Ворот не было. «Мавзолей»1 в центре поповского кладбища представлял собой лишь разрушенный остов без кровли, без окон и ворот. Могила Николая Этьена2 была такой, как и сейчас. Церковь3 была без колокольни, с прохудившейся кровлей, использовалась колхозом как склад.
Церковная сторожка была целиком сожжена, правда, передняя часть кое-как была оборудована под квартирку, где жила то ли уборщица, то ли сторожиха бабка Грызлова.
Отчётливо просматривался фундамент дома4 и несколько рядов кирпича по его периметру, выложенные ещё до войны, и глыбы камней на месте галереи.
Мне пришлось испытать всё, что приходилось тогда делать музейному работнику: разметал аллеи парка, натирал полы, караулил сад, приколачивал гвозди, записывал воспоминания, добывал экспонаты, работал в архивах, был начальником и подчинённым, но самое главное – видел великое множество людей.
Борис Александрович Ермак5, сын орловского купца Грибакина. В годы революции напечатал в газете объявление, что отрекается от семьи и берёт фамилию Ермак. В 20-е годы был в отряде ЧОНа6, позже работал на заводе. В начале 30-х годов был «выдвинут» из рабочей среды на должность директора музея Тургенева. В 1941 году он организовал эвакуацию экспонатов музея в Пензу.
Уже в мае 1942 года Ермак пишет письмо в Наркомпрос: «Госмузей И.С.Тургенева просит Вас сообщить мнение Ваше о восстановлении уже освобождённого от фашистов заповедника И.С.Тургенева и организации работы в нём. Можно организовать работу тургеневского парка как экскурсионную. Прошу сообщить Ваше мнение о переброске Тургененвского музея в заповедник и организации нормальной работы в нём».
Ермак был трудоголиком, и вся его деятельность была направлена на то, чтобы проводить в жизнь идеи партии. При нём коронным экспонатом музея был макет крестьянской избы с фигурой крестьянина, сидевшего у лучника. Возле церкви в усадьбы была при нём поставлена гипсовая статуя пионерки, отдающей салют. Посетителей музея в Орле встречала скульптура, изображающая Ленина в детстве. На демонстрациях мы несли в руках палки с насаженными на них макетами книг, обитых жёлтым плюшем, с надписями «Записки охотника», «Отцы и дети» и т.п. Это было доказательство того, что книги Тургенева созвучны современности.

II

Итак, первый раз я увидел Спасское летом 1948 года. Мне было 24 года, я числился в штате музея И.С.Тургенева библиотекарем. Мы с шиком ехали из Орла на старенькой полуторке, на которой был установлен кузов кареты «Скорой помощи», а впереди на трофейном мотоцикле ехал Ермак, с тем расчётом, что, если мотоцикл забарахлит, то мы его подберём. Но всё обошлось.
Нашей задачей было готовить парк к открытию. «Открытие» – это народное гуляние, которое ежегодно после войны проводилось в парке. Поэтому надо было тщательно размести аллеи, посыпать их песком. На поляне напротив фундамента дома мне довелось сооружать вместе с Уваркиным7 и другими деревенскими ребятами помост для выступления самодеятельности, для чего из леса за «Поповкой»8 мы таскали тяжеленные осиновые жерди.
На Троицу со всех концов: из Орла, Мценска, окрестных сёл стекался народ в парк. Кто на машинах, кто на телегах, а большинство пешком. Аллеи парка заполняли тысячи людей. Это был настоящий праздник! На выстроенной площадке пели и танцевали артисты, торговали мороженым, а в большие пивные кружки разливали клюквенный морс. Только к вечеру начинали постепенно расходиться и разъезжаться.
Спасские бабки, обсуждая события дня, сетовали: «Ну что это за гулянье? Ни одной настоящей драки не случилось».
На следующее утро Ермак и штатные работники музея уехали в Орёл, оставив меня одного в Спасском в качестве научного сотрудника и «прислуги» за всё.
В заповеднике ещё отчётливо чувствовались следы военной разрухи и запустения. Повсюду виднелись пни, лежали поваленные стволы вековых лип, стояли засохшие деревья с ободранной корой и сломанными макушками. Берёзовая аллея, ведущая к пруду, была вырублена целиком так же, как и ели на берегу пруда. Пруд с прорванной плотиной зарос травой.
Из строений более или менее сохранились флигель9 и баня10. Каретный сарай и конюшня11 стояли без крыши, а церковь, часовня – руины. Но дух послевоенного возрождения витал повсюду. Молодая зелень и солнце привлекали посетителей.
Заведующий филиалом был Кондратий Голковский, крепкий старик лет 70-ти. Вероятно, до революции он был управителем у помещика. Помню, как утром он выходил на крыльцо флигеля и кричал: «Девки –и – и». «Девки» — сезонные рабочие – Татьяна Петровна Полянская, Марина Никитична Самохина, сёстры Валентина и Нина Фетисовы (ныне Нина Константиновна Чернышова), Прасковья Ивановна Козлова и другие. Их зарплата – 230 рублей, моя – 690 рублей. В штате заповедника были только заведующий и сторож – Фёдор Яковлевич Пасынков. Его отец, Яков Пасынков, помнил Тургенева.
Помню и единственную экскурсию, которую я прослушал прежде чем остаться одному в Спасском, её проводила с группой учителей Екатерина Августиновна Ермак12. Собственно, это и не была экскурсия. Она стояла возле могил наших солдат и с пафосом рассказывала, как здесь бесчинствовали фашисты, какой труд предстоит проделать работникам музея. Помню, как она читала стихи с выражением: «Куда б ни шёл, ни ехал ты, но здесь остановись!..» и другое, Антокольского, из которого я помню только одну строчку: «Товарищ Т. по имени Иван».
Ермаки уехали. Я остался в Спасском единственным научным сотрудником. К счастью, у меня была храбрость невежества, и я водил экскурсии по парку… Однажды в группе экскурсантов оказался человек, что-то слышавший о Тургеневе. Он спросил меня: «Кто по национальности была Полина Виардо?» «Испанка», — неуверенно сказал я. «Нет, итальянка! Она пела в итальянской опере!» Я молчал. И меня не стало как экскурсовода. Я говорил, но слушали только его замечания. И тут я впервые понял, что нужно твёрдо знать то, о чём говоришь. И это осталось моей заповедью на все остальные мои годы в Спасском. В другой раз в конце центральной аллеи я сказал группе: «Сейчас я провожу вас в липовую беседку». Иду, иду, а беседки всё нет. Мне уже не о чем говорить, я в панике и вдруг вижу: вот она, наконец! Очень обрадовался, что нашёл.
Посетителей в то лето было мало, тем более что дороги были только грунтовые, и мы знали, что после сильного дождя до Спасского неделю, а то и две не добраться.
Основное время занимала хозяйственная работа. Помню, как с девчатами косил сено, у меня коса постоянно втыкалась в землю, я отчаянно старался не отстать от деревенских и все ждал, когда же сядут передохнуть.
Обитал я, точнее ютился, на северной веранде флигеля. Не было ни света, ни водопровода, и никакого хозяйственного обзаведения у меня не было. Магазин на селе не торговал. Помню, на полках стояло вино «Пино Гри» и марочный портвейн и ещё овощные консервы. Кажется, мне так и не довелось там ничего покупать кроме папирос.
В это лето я жил на подножном корму: караси, грибы, ягоды. Да ещё жена Голковского продавала мне молоко от своей коровы, дёшево – 2 рубля за литр. Выпивал я до 4-х литров в день. С удивлением вспоминаю, что тогда за всё время мне так и не пришлось ни разу выпить.
Распорядка дня у меня не было: ни часов работы, ни выходных. Когда приезжали посетители, тогда и экскурсии. В августе меня определили караулить нижний сад. Там была устроена сторожка, главным достоинством её была кирпичная печка с лежанкой наверху. По ночам ко мне приходил пасечник Фёдор Яковлевич Пасынков. Он был отменным рассказчиком. Сейчас-то я понимаю, что так передавали бывальщину в Спасском из поколения в поколение.
Фёдор Яковлевич рассказал мне, что его отец учился в Тургеневской школе и что он, Фёдор Яковлевич, видел букварь, который хранился у них дома до войны, подаренный Тургеневым, что на празднике барин [Иван Сергеевич] стоял на веранде дома, смотрел и слушал, как поют и водят хороводы, а барыня13 бросала ребятам конфеты и пряники. Но больше всего Фёдор Яковлевич любил рассказывать про нечистую силу: как его отец ехал ночью мимо кладбища, как за ним кто-то гнался и т.д. Я после фронта уже ни во что не верил и часто пропускал мимо ушей его рассказы, а жаль, ведь после «Бежина луга» мы так ничего и не знаем о народных преданиях и верованиях в Спасском.
Начинался октябрь-месяц. Моё дежурство в нижнем саду затянулось. В Орле шёл разговор о снятии Ермака, и никому не было дела до яблок. А урожай был отменный. Помню, как на покрытую инеем траву падали наливные фунтовые антоновки и раскалывались от собственной тяжести.
Для Орловского музея Спасское было своего рода Индией [т.е. колонией – ред.]. Из Спасского возили в музей не только дрова, но и сено, картошку, мёд, яблоки, всё это возили также и в министерство.
Но всё же общей «растащиловки» не было. Над всеми неурядицами стояло общее стремление выбраться из разрухи, восстановить порушенное войной.
Столетие «Записок охотника»14 сыграло важную роль в становлении Спасского как самостоятельного музея, а не только парка тургеневского. В дни юбилея в Спасское приезжали: академик М.П.Алексеев с группой учёных Пушкинского Дома, академик Андре Мазон, публикатор рукописей Парижского архива Тургенева Анри Гранжар, профессор Кэмбриджского университета Элизабет Хилл. Она мне говорила, что в Кэмбридже до сих пор жалеют, что Оксфорд опередил их в присвоении И.С.Тургеневу звания доктора права.
Мне довелось побывать на грандиозном банкете, который устроили Орловские власти в честь участников международной конференции в ресторане «Победа». Я впервые в жизни не только видел, но и ел ломтями удивительно вкусные и сладкие ананасы, красную и чёрную икру…
В результате празднования столетия «Записок охотника» было принято решение отремонтировать флигель, создать в нём литературную экспозицию, посвящённую жизни и творчеству И.С.Тургенева.
Вот со времени создания литературной экспозиции во флигеле я уже начал считать себя полноправным музейщиком, хотя на деле я понял, что главное – не составить тематико-экспозиционный план, а наполнить залы музея экспонатами. Помню работы Орловских художников-оформителей Василия (Луки) Перепелицы, который изготовил макет главного Дома усадьбы; Н.Тюрина, сделавшего карту-планшет Тургеневских мест и исполнившего великолепные копии родословной Тургенева и плана земель М.И.Лутовиновой. Украшением той экспозиции был макет «Бежин луг» с мальчиками, сидящими у костра, выполненный Леонидом Курнаковым, братом художника А.И.Курнакова, ему же принадлежала и гипсовая скульптура «Тургенев с собакой».
В 1948 году в первых двух комнатах флигеля жил заведующий заповедником К.Голковский. Его жена, Ольга Васильевна, была дочерью адвоката Тетеры, того самого, который вёл дело о наследстве И.С.Тургенева против Полины Виардо. Вероятно, она, Ольга Васильевна, и передала эти документы в музей в Орле.
В остальных комнатах стояла старинная мебель. О ней мы не знали ничего, кроме того, что она не мемориальная. Помню столяра – художника Серёжу15, он стал первоклассным краснодеревщиком-реставратором. Помню Ольгу Николаевну Никитину – художницу, она, сидя на полу, разрабатывала профили паспарту и тут же с ножниц кормила манной кашей годовалого ребёнка, а мы в это время приваривали к стене кронштейны для витрин с Владимиром Алексеевичем Громовым16. Мы всё делали вместе, и все имели право голоса. Спорили, обсуждая, указывали друг другу на ошибки, и к нам приходило понимание всей сложности музейной работы. И в то же время ни я, ни мои коллеги вовсе не считали экспозицию во флигеле чем-то фундаментальным, мы понимали, что главное богатство Спасского – парк со столетними деревьями, помнившими не только Тургенева, но и его дедов.
Экспозиция во флигеле, в моих глазах, была лишь очень скромной литературной выставкой, которая помогала посетителям почувствовать связь творчества Тургенева с его родными местами. Главной своей задачей я считал изучение творчества И.С.Тургенева.

Лето 1958 года. Прошло торжественное открытие экспозиции во флигеле. Все уехали. Из научных сотрудников опять остался только я. На задней веранде флигеля у меня кровать и стол. Вскоре я заболел. Приходит смотрительница: «Экскурсия». Подымаюсь. Иду. В полусне провожу группу, снова ложусь. Опять группа. И так несколько дней.

КАЗУСЫ

Солидный дядя со значком депутата Верховного Совета кричит с крыльца флигеля спутнику: «Иди скорей! Я тебя бесплатно проведу!» Билет стоил 10 копеек.

Группа лесоводов. Восхищаются вековыми деревьями. Один из них, глядя на дерево, говорит: «Какой величественный дуб!» — Я, глянув вверх, робко: «Да это осина!» — Тот смущённо: «Я – энтомолог».

После открытия экспозиции оставшиеся экспонаты сложили в передней веранде флигеля. Утром я веду экскурсию по флигелю и с ужасом вижу: рядом с портретом Тургенева текст Ленина: «Перед нами образованный цивилизованный помещик…», иду дальше – всюду вкривь и вкось развешены все оставшиеся экспонаты. Оказалось, что вечером заведующий заповедником Пётр Илларионович Клеймёнов17 после очередных «100 граммов» решил приспособить к делу ненужные картинки и сам развесил их на свободных местах.

МУЗЕЙНЫЕ ЭКСПОНАТЫ

Тургеневские дрожки
Житель Передовика Романов мне рассказывал: «Когда Ермак уехал, в церкви осталось кое-что из музейного имущества. Его разобрали по домам жители села. Романов считал, что если он сохранит тургеневские дрожки, то ему будет какая-то награда. Он переправил их к себе в Передовик, там их разобрал и спрятал в подполе. Но его, как и других жителей, эвакуировали из прифронтовой полосы. Когда фронт отошёл и Романов вернулся, оказалось, что дом был разобран на строительство блиндажей, тогда же исчезли и дрожки. Романов жил в самом верху передовицкого пруда. [В настоящее время в деревне уже нет никого, кто мог бы рассказать о судьбе Романова – ред.]

Счёты
Счёты были приобретены у старушек в Орле за 50 рублей. Они утверждали, что раньше эти счёты принадлежали дочери Н.Н.Тургенева – Конусевич.

Гитара
Гитару привёз в Спасское бывший начальник Узбекского радио. Он рассказал, что в годы гражданской войны в Спасском побывал молодой художник, почитатель Тургенева. В заброшенном усадебном сарае он нашёл эту гитару и всю жизнь возил её с собой. Перед смертью он завещал отдать гитару в музей И.С.Тургенева.

Посуда из Спасского дома
В книге поступлений Орловского краеведческого музея подробная опись посуды, поступившей в 1918 году от О.В.Галаховой18. В числе множества сервизов обеденных и чайных, бокалов, кофейников и проч., там значатся: ваза для фруктов, хрустальная кружка и ритон19, которые находятся сейчас в экспозиции восстановленного Дома И.С.Тургенева в Спасском. Возможно, что большинство этих предметов, полученных от Галаховых, находилось в Спасском доме.
Имущество Тургенева до пожара Дома находилось в Спасском и лишь незадолго пожара было вывезено в Орёл и Клеймёново20. В первые годы революции для О.В.Галаховой более надёжным казалось передать вещи в тургеневский музей, чем подвергнуть их риску расхищения.
Весьма вероятно, что золото и драгоценности зарыты на территории Орловского музея И.С.Тургенева. Об этом упорно говорили и Н.В.Вырубов, и Ю.А.Трубников21. В 1918 или 1919 году у М.В.Португалова22 запись: «Столовые серебряные ложки с выгравированными буквами «И.Т.» сданы в ЧК».

МУЗЕЙНЫЕ ВСТРЕЧИ

Илья Григорьевич Эренбург
Он был в Орле в 1951 или 1952 году на читательской конференции по его роману «Буря». Это был разгар его славы. Хотя, по рассказам москвичей, при обсуждении романа в Москве было высказано много критических замечаний, Эренбург же, поблагодарив выступающих за критику, сказал, что позволяет себе зачитать ещё один отзыв о романе, и вынул из кармана письмо Сталина.
На конференции в Орле все наперебой хвалили роман. Лишь один немудрящий паренёк осмелился робко заикнуться о недостатках. Эренбург совершенно беспощадно высмеял его неумение говорить.
В Спасском уже никто и не осмелился высказать своё мнение о романе. Эренбург рассказал нам, что, когда он был в разрушенном Берлине, то видел распакованные ящики с материалами, связанными с именем Тургенева, но, когда позже он вернулся на это место, то там уже ничего не было.
Эренбург не признавал старину, говорил, что старые вина – просто кислятина, а спектакли «Комедии Франсез», где Мольера ставят в тех же костюмах и декорациях, какие были в 18 веке, невыносимо скучны. Мне показалось, что Спасское было ему чужим.

Лев Ильич Рабинович23
Во время одной из первых командировок в Москву я узнал адрес известного коллекционера Рабиновича. Оказалось, что он живёт совсем недалеко от Красной площади, в одном из переулков позади ГУМа.
Это была типичная коммунальная квартира времён Остапа Бендера, расположенная в полуподвальном этаже старинного доходного дома.
В комнате, похожей на пенал, с единственным закопченным окном на чём-то вроде топчана лежал старый измождённый еврей. Не помню уже обстановки, только запомнилось, что на всём лежал густой слой вековой пыли, и я боялся пошевелиться. Узнав, зачем я пришёл, Рабинович оживился и стал рассказывать о том, что ему удалось собрать множество редкостей, что в его собрании находятся материалы, относящиеся к эпохе Пушкина и Тургенева, что он собирал всё, что относится к литературе. Как пример он привёл, что он ходит по типографиям известных издательств, где можно достать бракованные экземпляры (как позже я понял – запрещённые цензурой). Конечно, он видел мою полную неопытность и ничего не показал мне из своих богатств.
Вернувшись домой, я выслал ему несколько писем В.Лидина. Год спустя я получил письмо от наследницы Рабиновича, где говорилось, что покойный завещал мне передать листок с зарисовками устроителей похорон И.С.Тургенева.
Приехав в Москву, я застал в квартире Рабиновича грузную женщину, которая, сидя на табурете, разбирала его бумаги. Она, как ненужный хлам, выбрасывала на пол старые конверты с бесценными марками Баварии, Египта и др. Листок с карикатурными зарисовками членов кружка М.М.Стасюлевича я передал в фонды Орловского музея24. Больше там уже ничего не было. Что-то от Шейлока жило в Рабиновиче.

Евграф Васильевич Маликов25
В начале 60-х годов я, Николай Павлович Пузин26, Борис Валентинович Щербаков27 из Спасского поехали в гости к Маликову. Он жил в небольшой деревушке, км в 2-х от Никольско-Вяземского28. Тогда это была самая глушь Тульской области. Мы пробирались наугад по просёлкам, переехали вброд небольшую деревушку, и, наконец, в маленькой, разорённой войной и так и не вставшей деревушке, совершенно неожиданно перед нами встал добротный каменный дом с железными ставнями на окнах. Навстречу вышел хозяин, суровый на вид, крепкий старик. Узнав, что среди нас есть художник, он смягчился и пригласил в дом.
На стенах: портрет маслом самого хозяина в боярской шапке и в шубе с бобровым воротником работы К. Коровина, этюды Левитана, портрет Леонида Андреева работы Репина.
Я не мог понять, как после гражданской войны, реквизиций и раскулачивания, после прохождения фронта Великой Отечественной войны, можно было сохранить всё это.
Маликов был человеком эпохи Шаляпина, Горького, Чехова. В ранней юности он против воли отца ушёл из деревни «в люди», в город. Его неудержимо тянул театр, искусство, И ему повезло. Он стал известным певцом и вошёл в круг людей искусства. И уже тогда главным увлечением стало собирание предметов искусства. В годы голода и разрухи он вернулся в родную деревню, где у него была крупорушка.
У Маликова в деревне гостил Коровин, бывали и другие художники. Я так и не увидел тех богатств, которые скопились в остальных комнатах просторного дома. Кроме картин Маликов скопил коллекцию изделий из слоновой кости, у него также были и редкие иконы.
Помню как Маликов, усмехаясь, говорил: «Искали только золото». Он не хотел ни с чем расставаться. У него были родственники, но он жил одиноким скупцом.
О коллекции Маликова знали в Академии художеств, но Маликов не соглашался на передачу её в музеи. Он сам хотел быть хранителем своей коллекции до конца жизни своей и готов был договариваться с государством на том условии, что ему предоставят квартиру в Москве, где разместится его коллекция и он сам, её хранитель.
Страсть собирателя жила в Маликове до конца жизни. Я видел, какими жадными глазами он смотрел на Бориса Щербакова в надежде, что тот оставит ему в подарок портрет хозяина, нарисованный при этой встрече. Мы пробыли у Маликова только один день. Два года спустя я узнал, что Маликов умер от сердечного приступа. Он разводил во дворе керосинку и так и остался лежать возле неё. Его коллекция досталась родственникам, и её следы затерялись где-то на Украине.

М.С. Шагинян
50-е годы. Мариэтта Шагинян была для меня звездой первой величины. С раннего детства я помнил фильм «Месс-Менд», позже прочел и книгу».
Помню, что Сергей Иванович Кожухов29 предостерегал меня: «Будьте осторожней с ней – она беспартийная!» Но я тоже был беспартийным и целиком доверял ей.
Мариэтта Сергеевна, увидев среди книг родовой библиотеки Тургенева том сочинений Шекспира на английском языке, созналась, что хотя и защитила докторскую, но до сих пор увлекается французскими романами приключений. Она выпросила почитать томик Габорио30, и я против всяких правил дал ей его на ночь. На следующий день М.С. пригласила меня в ресторан «Орёл», предупредив, что она не признаёт никакой выпивки. Позже мне рассказывал её шофёр, что М.С. следит за своим здоровьем и во время долгих переездов обливается в пути холодной водой из ведра. В ресторане я выглядел очень глупо. Мы ели какую-то безвкусную вермишель. По случайности или нарочно М.С. не взяла слуховой аппарат, и я, отвечая на её вопросы орал так, что все только на нас и глядели. Потом мы поехали в Спасское. М.С. была словоохотлива и много рассказывала о себе. Вот что мне запомнилось: одна из знакомых Шагинян писала диссертацию по её творчеству. Она была уверена, что её труд польстит М.С. и, на свою беду, пригласила её на свою защиту. Шагинян услышала на защите о себе такое, с чем никак не могла согласиться и своим выступлением провалила защиту диссертации.
Другой её рассказ: «В 30-е годы вышла моя книга о семье Ульяновых и молодости Ленина. В фашистской Германии появилась рецензия, где утверждалось, что раз отец Ленина – чуваш, а мать – еврейка, то Ленина нельзя считать полноценным человеком. Кто-то положил эту рецензию на стол Сталину. С той поры меня перестали замечать в редакциях. Моё имя исчезло из печати, а у меня большая семья и надо всех кормить… После 37-го года тот же Сталин спросил: «Куда исчезла Шагинян? Почему её не публикуют?» И я снова появилась в печати».

Владимир Германович Лидин
50-е годы. Лидин жил в Спасском в богадельне несколько дней. Небольшого роста, подвижный, с умными глазами. Дом тогда ещё не был восстановлен. Я много с Лидиным бродил по парку. Запомнилось, как он сказал: «Тургенев писал слишком длинно. В наше время нужно писать коротко». Спасское ему очень понравилось.

Константин Симонов
Симонов был в Спасском дважды. Первый раз он внимательно осматривал музей, сравнивал Спасское с Ясной Поляной, говорил, что для него романы Тургенева – это прошлое, а вот «Записки охотника» до сих пор недоступны – как мог так написать? Говорил, что у него такое ощущение, что Толстой стремился убежать из Ясной Поляны, а Тургенев – вернуться в Спасское.
Второй раз Симонов был в Спасском уже смертельно больной. Ему захотелось побродить по парку. На прощание он сорвал на леваде цветок татарника и увёз с собой.

Юрий Владимирович Жигалов31
Юрий Владимирович Жигалов всегда был желанным гостем Спасского-Лутовинова. Мы вместе бродили по потаённым уголкам Тургеневского парка, любовались просторами Бежина луга, вели нескончаемые разговоры о назначении и судьбах русского искусства; но больше всего он любил оставаться наедине с природой. Художественное творчество было для него главным смыслом жизни. В картинах Ю.В.Жигалова нет холодного блеска фотографичности. В них слышится богатый душевный опыт художника, воспитанный поколениями русских живописцев. В его пейзажах живёт целомудренная влюблённость в природу. Она для Ю.В.Жигалова не обнажённая рабыня, которую нужно приодеть, приукрасить, чтобы потом выгодно продать её богатым покровителям искусства. Картины художника дышат правдой, они глубоко лиричны.
Я люблю пейзажи Тургеневских мест работы Юрия Владимировича. В них раскрывается неповторимое обаяние природы средней полосы России с её пологими холмами, берёзовыми рощами, светлыми родниками и просторными далями. «Берёзы на закате солнца», «Село Тургенево», «Ракиты у Екатерининского тракта», «Деревенский пруд», «Липовая аллея», «Тургеневский дуб», «Дорога на Бежин луг» – это земля, обжитая многими поколениями русских людей. Это те самые места, которые вдохновляли Тургенева, Толстого, Бунина, Пришвина.
Говоря о тайне русского искусства, один из французских писателей сетовал Тургеневу: «Мы в своём творчестве хлопочем только о красоте, а вы пишите правду и красота приходит сама собою». Именно это правдивое чувство природы даёт жизнь пейзажам Ю.В.Жигалова.

Примечания.

Автор публикации выражает благодарность научным сотрудникам ОГЛМТ за работу над Примечаниями.
1. При строительстве новой усадьбы Иван Иванович Лутовинов, двоюродный дед И.С.Тургенева, снёс деревянную церковь Спаса-Преображения. На её месте над фамильным склепом Лутовиновых была построена часовня, которая получила название «Мавзолей».
2. Николай Этьен, согласно легенде, француз-гувернёр у Лутовиновых. Его могила отмечена каменным памятником, на котором высечена надпись: «Здесь лежит тело француза Лотарингского уроженца города Нанси Н.Этьенвенейдефрен в Россию 1769 году приехал скончался 1793 году июля 15 дня». На другой стороне памятника — плохо сохранившаяся стихотворная надпись:
Тому, кто здесь лежит … спасать … должна похвалы
Но, чтобы слух дел его повсюду простирался
Что муж … жил честно и скончался
Учил дитя, родителей покоил,
Примером был благим
Сей памятник ему построил
Лутовин.
3. У въезда в усадьбу была выстроена каменная церковь Спаса-Преображения, которую освятили в 1809 г.
4. Большая часть усадебного дома, построенного И.И.Лутовиновым, сгорела в мае 1839г. (владелицей усадьбы в то время была В.П.Тургенева, мать писателя). Восстановленный ею и служивший с тех пор главным домом усадьбы флигель уничтожен пожаром в 1906 г.
5. Ермак Борис Александрович, директор Госмузея И.С.Тургенева с 1930 по 1948 г.г.
6. ЧОН – Части особого назначения – военно-партийные отряды, создававшиеся при заводских партячейках, районных, городских, уездных и губернских комитетах партии на основании постановления ЦК РКП(б) от 17 апреля 1919 г. для оказания помощи органам Советской власти по борьбе с контрреволюцией, несения караульной службы у особо важных объектов и др.
7. Уваркин Валентин Александрович, житель села Спасское-Лутовиново, работал в музее-заповеднике разнорабочим.
8. «Поповкой» называлась часть села Спасского-Лутовинова близ деревянной церкви Спаса-Преображенья, рядом с которой хоронили священников Спасского прихода.
9. Деревянный одноэтажный флигель выстроен в 1840-е г.г. для дяди И.С.Тургенева, Н.Н.Тургенева, управлявшего хозяйством в Спасском. С мая 1852 г. по декабрь 1853 во флигеле жил писатель, сосланный под надзор полиции. В 1939 г. флигель восстановлен по сохранившемуся плану и воспоминаниям современников. В 1953 г. в нём была открыта первая литературная экспозиция, посвящённая связям творчества И.С.Тургенева с родными местами.
10. Баня, усадебное строение, разрушенное в 1920-е г.г. Восстановлена на старом фундаменте.
11. Конюшня и каретный сарай – частично сохранившиеся с XIX века каменные усадебные строения.
12. Ермак Е.А., жена Ермака Б.А., работала в музее научным сотрудником.
13. Неуст. дицо.
14. Первое отдельное издание «Записок охотника» вышло в свет в 1852 г.
15. Никитин Сергей Анастасьевич, работал столяром в орловском музее И.С.Тургенева в 1952-1963 г.г.
16. Громов В.А. (1929-1999), писатель, критик, журналист, краевед, известный литературовед, профессор ОГУ. С середины 1950-х г.г. до 1964 г. работал заместителем директора музея И.С.Тургенева по научной части.
17. Клеймёнов Пётр Илларионович, заведующий заповедником «Спасское-Лутовиново» (в те годы филиалом Орловского музея И.С.Тургенева) с 1952 по 1956 г.г.
18. Галахова Ольга Васильевна, дальняя родственница И.С.Тургенева, одна из наследниц писателя. С января 1887г. она – единственная владелица Спасского-Лутовинова. Второй наследнице, её тётке К.Д.Сухотиной была выплачена полагающаяся ей доля наследства деньгами.
19. Ритон – сосуд питья в виде рога животного. Сосуд часто использовался в священных обрядах возлияния вина в честь того или иного бога. Ритон часто завершался скульптурой в нижней части и украшался рельефами и гравировкой. Ритоны изготовлялись из металла (золота и др.), глины, кости, рога. Имеют отверстие в нижнем узком конце.
20. Село Клеймёново, родовое поместье Шеншиных (ныне: Мценский р-н Орловской области).
21. Вырубов Н.В. и Трубников Ю.А. – потомки Галаховых, ныне живущие во Франции. Н.В.Вырубов скончался в Париже в 2010 г.
22. Португалов Михаил Вениаминович (1879-1927), библиограф, организатор и первый заведующий музеем-библиотекой им. И.С.Тургенева в Орле.
23. Рабинович Лев Ильич, московский коллекционер, с которым орловский музей И.С.Тургенева плодотворно сотрудничал в 1950-1960 г.г.
24. Местонахождение рисунка указано неправильно. Документов о его поступлении в состав коллекции ОГЛМТ не имеется.
25. Маликов Евграф Васильевич, известный коллекционер, проживал в с.Ержино Чернского района Тульской области. Владел редчайшей коллекцией картин работы Репина, Коровина, Левитана, Поленова и других знаменитых русских художников.
26. Пузин Николай Павлович (1911-2008), заслуженный работник культуры РФ, ведущий научный сотрудник Государственного мемориального и природного музея-заповедника Л.Н.Толстого «Ясная Поляна», более полувека проработал в музее Л.Н.Толстого. Находился в родстве с О.В.Галаховой, почти ежегодно посещал Спасское-Лутовиново, которое знал и любил с детских лет.
27. Борис Валентинович Щербаков, народный художник СССР. Неоднократно бывал в Спасском-Лутовинове, написал ряд пейзажей на тему «Тургеневские места».
28. Никольско-Вяземское, имение Толстых, находившееся в Чернском уезде Тульской губ. (ныне Чернский район Тульской обл.). В XVIII веке принадлежало прадеду Л.Н.Толстого Н.И.Горчакову, позже по наследству перешло старшему брату писателя Н.Н.Толстому. В настоящее время является музеем.
29. Кожухов Сергей Иванович, журналист, брат Е.И.Кожуховой, директора музея И.С.Тургенева в Орле в 1948-1959 г.г.
30. Габорио Эмиль, известный французский романист (1835-1873), автор «уголовных» романов, пользовавшихся большой популярностью.
31. Жигалов Ю.В. (1936-2000), русский художник, неоднократно посещал заповедник И.С.Тургенева «Спасское-Лутовиново». Автор серии работ «Пейзажи тургеневской России».