Италия, ты сердцу солгала! Фет в Италии
Обычно, все кто побывал в Италии, влюблялся в эту страну в её историю, культуру, архитектуру, в её красоты.
«Волшебный край!» — восклицал Яков Полонский. «Италия для нас не географическое, не национальное понятие, — утверждал Николай Бердяев. — Италия — вечный элемент духа, вечное царство человеческого творчества… В Италии русскому вольно дышится».
Многие русские писатели и поэты приезжали и жили в Италии: Баратынский, Батюшков, Языков, Зинаида Волконская и Растопчина, Тургенев и Некрасов, Зайцев и Бунин, Брюсов, Мережковский и Блок, — всех не перечислишь.
И трудно поверить, что Афанасий Фет остался после посещения разочарованным.
В 1856 году Фет вместе с сестрой Надеждой посетил Европу. Германию, Францию и Италию. В Италии он побывал в Генуе, Ливорно, Пизе, Чивите-Векии, Риме и Неаполе.
Италия оставила в его душе самое грустное впечатление. Он ожидал увидеть там совсем не то, что увидел. Об этом красноречиво говорит его стихотворение «Италия».
Италия, ты сердцу солгала!
Как долго я в душе тебя лелеял, –
Но не такой душа тебя нашла,
И не родным мне воздух твой повеял.
В очерке «Из заграницы», который был написан вскоре после поездки в Италию Фет открыто пишет о своём разочарованием от того что он там увидел. В его душе осталось не столько впечатление от красот природы, дворцов, храмов, произведений искусства, (которые всё же были отмечены), сколько от нищенского образа жизни её народа. Нищие итальянцы встречались и досаждали ему повсюду. К тому же, холод и хандра сопутствовали ему в этой поездке. Вот, что он пишет об Италии.
«Желая быть кратким, скажу, во-первых, что в грустной и безмолвной Ниобее — Италии, окруженной грязными и жадными нищими, я не признал красавицы царицы, гордой своими прекрасными детьми, царицы, о которой мне натвердили поэты… Я должен сказать, что без настояния сестры я не увидал бы Италии и притом в таких подробностях. Нигде и никогда болезненное чувство, о котором я говорю, не овладевало мною в такой степени, как в Италии.
Однажды сестра уговорила меня проехать и взглянуть на Тиволи.
Самое ненавистное для меня в жизни — это передвижение моего тела с места на место. А тут в холодный осенний день предстояло тащиться за 20 верст до Тиволи и обратно, то есть всего 40 верст, отданному на жертву римскому извозчику с его черепахой коляской. Тем не менее, мы, свернувши версты на две в сторону, осмотрели развалины знаменитой виллы Адриана; и здесь, невзирая на забиравшуюся мне в душу хандру, я не мог не любоваться на такой амфитеатр, как Навмахия, и на художественную лепную работу потолков в термах».
В Тиволи, — пишет Фет, — на одном пункте соединилась и античная прелесть живописных остатков храма Весты, и полукруг отвесных скал, у подножия которых темная пасть, именуемая гротом Сирены, поглощает кипящую струю Анио, отвесно падающую в нее с утеса.
По приезде в Рим мы заняли на вид весьма порядочную квартиру на via Carrozza, но через несколько дней пришли к убеждению, что оставаться тут долее невозможно. Рамы в окнах, как мы вынуждены были заметить, представляли широкие отверстия, в которые значительный ноябрьский холод проникал беспрепятственно; а то, что носило название каминов, только наполняло комнаты дымом, нимало, их не согревая. К этому надо прибавить такое количество мучительных насекомых, которым Моисей при египетских казнях мог бы позавидовать.
Встречи с Некрасовым и Панаевой, да знакомство и прогулки по окрестностям Рима с молодым поэтом Павлом Михайловичем Ковалевским несколько скрашивали его существование.
Осмотрев достопримечательности в Риме Фет отправился в Неаполь
В те времена порванной на клоки Италии таможенные осмотры мучили путешественников на каждом шагу. Таможенные неторопливо вскрывали и раскрывали фетовские чемоданы.
Едва приехав в Неаполь, Фет и его сестра тотчас же были окружены нищими всевозможных видов.
«Конечно, мы ревностно принялись за осмотр всех достопримечательностей Неаполя и его окрестностей. Полагаю, что по части древней домашней утвари Неаполитанский музей не имеет себе равного. Осмотрели мы и Помпею и обедали в ее ресторане, и пили знаменитое Lacrima Cristi, которое, в сущности, несравненно хуже нашего шипучего «Донского».
Страшный холод в гостинице и весь неуют пребывания заставил его с сестрой
«бежать к голландским печам в Россию».
