Н.П. Генералова — доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, заведующая группой  по изданию полного собрания сочинений И.С. Тургенева, Собрания сочинений и писем А.А. Фета в 20 томах. Санкт-Петербург.

 

(О судьбе П. Я. Борисова)

// Тургеневский ежегодник  2020 года/ Сост. И ред. – Л.В. Дмитрюхина, Л.А. Балыкова.- Орел: Издательский Дом «Орлик», 2020. – 420 с.

 

В «Ранних годах моей жизни» Фет рассказал о судьбах десятков людей, с которыми его сводила жизнь, стараясь по возможности избегать подробностей, которые могли в той или иной степени задеть чувства их потомков. Однако ко времени написания последней части мемуаров никого из потомков Петра Яковлевича Борисова, отца близкого друга Фета, ставшего и его родственником, Ивана Петровича Борисова, уже не было в живых. Не было в живых и единственного внука П. Я. Борисова — Петра, родного племянника Фета, сына Ивана Петровича и любимой сестры Надежды. Унаследовавший от матери душевную болезнь, этот блестящий юноша, подававший такие большие надежды, скончался в больнице Всех Скорбящих в Петербурге в возрасте тридцати лет и был похоронен там же. После смерти отца, И. П. Борисова, Фет был назначен опекуном тринадцатилетнего мальчика и исполнял свои обязанности со всем тщанием, на какое был способен. В этого ребенка он и Марья Петровна, лишенные счастья иметь собственных детей, вложили всю нерастраченную родительскую любовь. Сохранившаяся, но пока не опубликованная переписка супругов с Петей Борисовым свидетельствует о глубокой взаимной привязанности. Смерть молодого человека оборвала последнюю связь Фета с семьей, которая занимала большое место в его жизни с ранних лет. Личность же самого Ивана Петровича Борисова (1824–1871), близкого друга не только Фета, но и братьев Н. Н. и Л. Н. Толстых, и И. С. Тургенева, человека, одаренного разнообразными талантами, о чем свидетельствует сохранившаяся переписка его со знаменитыми современниками, достойна особого изучения, что отчасти уже сделано.[1]

Впервые Борисовы появляются в «Ранних годах моей жизни» во второй главе. Уже сам дом в Фатьянове, имении Борисовых, находившемся в 10 верстах от Новоселок[2] и в 12 верстах к юго-востоку от Мценска, несмотря на усилия молодой красивой хозяйки Марьи Петровны Борисовой (урожденной Денисьевой, славившейся отменным вкусом и кулинарными достижениями), своей причудливой архитектурой и запущенностью не был похож на другие помещичьи дома. «Низменный, рецептом протянувшийся деревянный дом, с несоразмерно высокою тесовою крышей, — читаем в «Ранних годах моей жизни», — некрашеный и за древностью принявший темно-пепельный цвет, выходил одним фасадом на высоком фундаменте в сад, а с другой стороны опускался окнами чуть не до земли. Комнат средних и малых размеров в длину было много, начиная с так называемой приемной, в которой помещался шкаф с книгами, и кончая самой отдаленной кладовою, куда красивая хозяйка Марья Петровна собственноручно убирала варенье и всякого рода бакалеи. Кроме специального кабинета хозяина Петра Яковлевича комнат требовалось немало для семерых детей с их няньками и мамками и соответственным числом горничных».[3]

О самом же хозяине Фатьянова, отце семерых детей, Фет поначалу говорит довольно сдержанно, стараясь отметить какие-то положительные черты его характера: «Все окрестные помещики считали Петра Яковлевича весельчаком и неистощимым шутником и забавником. По своему уменью попасть в тон каждого, по щедрости, с которою он совал деньги чужой прислуге, что в те времена не было в обычае, он был всеми любим за пределами собственного дома, в котором за все проигрыши и неудачи искал сорвать сердце на первом встречном. Конечно, такой балагур в обществе не затруднялся позабавиться насчет заочного лица».[4] Недаром в повести «Дядюшка и двоюродный братец» (1855) Фет не преминул вывести П. Я. Борисова в образе «затейника, любезного соседа Якова Петровича», приказавшего своим стрелкам устроить оглушительный залп под окнами во время торжественного обеда.[5]

«Нет безумия, затеи, проделки, шутки, — продолжает мемуарист, — которой бы Петр Яковлевич не способен был предаться с полным увлечением, лишь бы на то хватило у него материальных и нравственных средств. Надо ему отдать справедливость, что он обладал комическим талантом, заставлявшим смеяться даже наименее сочувствовавших его проделкам».[6] Однако проделки, которым предавался хозяин дома, как выясняется далее, далеко не всегда носили безобидный характер. Так, постоянным грубым издевательствам подвергались священнослужители, приходившие в дом Борисовых по праздникам. Одну из таких проделок Фет описывает подробно: «…напоив попа, Петр Яковлевич приказывал украсть вороную кобылу, а сам между тем одобрениями и насмешками доводил его до решимости стрелять в цель из двуствольного ружья, устраивая так, что пьяному приходилось стрелять из левого ствола, обращенного кремневою полкою к стрелявшему. На эту полку незаметно клали косу попа и, присыпав ее порохом, закрывали огниво». Суть затеи состояла в том, что волосы незадачливого стрелка загорались, а в ответ на обещание несчастного нажаловаться на обидчика преосвященному следовало сообщение, что его вороная кобыла украдена, и предложение подвезти его на своей тройке, в тележке которой заранее были вынуты чеки из осей. Само собой разумеется, что выехавший жалобщик вскоре выпадал из развалившегося экипажа и возвращался обратно к обидчику. Но и на этом шутка не заканчивалась. Якобы раскаявшийся хозяин предлагал несчастному свою пегую кобылу взамен украденной, на что обиженный поп с радостью соглашался и лишь дома обнаруживал, что пегая кобыла «щедрого» Петра Яковлевича была его собственной, а белые пятна на ее теле, имитировавшие пегий окрас, были всего-навсего нарисованы мелом.[7] Но это была не самая жестокая из «шуток» владельца Фатьянова.

Уже будучи студентом, Фет слыхал от одного старого московского барина рассказы о проделках П. Я. Борисова, в частности, каким умелым он был исправником. Этот рассказ, вкрапленный в повествование, как нельзя лучше характеризует не только привычки П. Я. Борисова, но и нравы того времени. «Такого исправника, — говорил он (рассказчик. — Н. Г.), — каким был Борисов, нам не нажить. Бывало, как узнает о краже лошадей или другого добра, сейчас же возьмется за славного вора старика Шебунича. Тот, бывало, хоть запори его, своих не выдаст. “А, не знаешь? — крикнет Петр Яковлевич, — топи овин! коптить его!” И вот в самом густом дыму, зацепленный за ногу веревкой, Шебунич висит на перемете. Тут уж некогда запираться, и все разыщется».[8]

Наблюдательный мальчик, спустя много лет вспоминавший фатьяновских помещиков, замечал многое, скрытое за внешними формами приличия, которые придавались дому умелой хозяйкой. К тому же в этом доме бывало весело, «даже по части детских игр» дом «отличался разнообразием».[9] Однако на первый взгляд благополучная жизнь вскоре прервалась самым неожиданным и трагическим образом.

В пятой главе воспоминаний Фет подробно поведал о том, что случилось однажды в Фатьянове летом 1830 года. Его рассказ — единственное достоверное свидетельство о смерти П. Я. Борисова, поскольку до настоящего времени других документов по этому делу в архивах обнаружить не удалось. Из дел о дворянстве Борисовых и Шеншиных известно, что после смерти главы семейства отец Фета взял над его детьми опекунство, и вскоре «все четыре мальчика Борисовы были привезены в Новоселки», «три же девочки остались в Фатьянове под надзором мамзели, обучавшей их первоначальной грамоте и французскому языку».[10] До поздней осени 1830 года мальчики Борисовы жили в Новоселках, пока, при помощи влиятельного соседа П. П. Новосильцова, служившего адъютантом московского военного генерал-губернатора Д. В. Голицына, не были определены в 1-й Московский кадетский корпус, за исключением старшего Николеньки, отданного в частный пансион Кистера.

Судьба детей Борисовых оказалась тоже трагической. Кроме Ивана и Анны (в замужестве Казначеевой), все они умерли в раннем возрасте от чахотки.

Прежде чем изложить историю смерти П. Я. Борисова, подробности которой стали известны позднее из уст прислуги, Фет делает знаменательное вступление: «Даже в бытность мою студентом я не раз при расспросе о дороге в Фатьяново слыхал от окрестных крестьян вместо ответа на вопрос “К Борисову?” — вопрос: “К забалованному?” Это было обычное имя Петра Яковлевича у соседних крестьян».[11] Получается, что и десять лет спустя кличка, данная фатьяновскому барину, оставалась в памяти окрестных крестьян. Что же стояло за кличкой, которые, как известно, накрепко прилепляются к людям в крестьянской среде? Несомненно, имелось в виду первое значение, даваемое В. И. Далем к слову «баловать»: «шалить, дурить, дурачиться, портить все шаля», а не второе — «давать потачку, поблажку <…> нежить, холить не в меру» — вытеснившее в современном русском языке первое значение. Но «забалованный» фатьяновский барин не просто шалил, шалости его выходили далеко за рамки озорства, а дальнейший ход событий придал кличке и вовсе зловещий оттенок беспутства, за что П. Я. Борисов и понес заслуженное наказание.

Воздерживаясь от передачи «жестоких выходок забалованного самодура», Фет все же воспроизводит некоторые из них. Проигравшись в карты, а делал он это отчаянно весело, барин возвращался домой и отыгрывался на домашних и прислуге. «Находя пирожки к супу или жареное неудачными», он мог растворить окно и выбросить все блюдо борзым, в то время как семья, в том числе и старенькая мать его оставались голодными.[12]

Смерть же Петр Яковлевич принял от собственных слуг, и вот по какому поводу. «У борисовского повара Тишки, — пишет Фет, — была сестра, девушка, состоявшая в любовной связи со стремянным Ванькой <…>. С этой девушкой Борисов вступил в связь к безмерному озлоблению повара и стремянного, возбужденных, кроме того, подобно кучеру Дениске, частыми жестокостями Борисова».[13] Сговорившись, все трое подучили девушку вызвать барина в рощу на свидание, а там задушили его и повесили на березе. Пытавшийся сопротивляться Борисов, по словам сознавшихся убийц, обещал отпустить их на волю, но просьбе его заговорщики не вняли. Так закончилась история «забалованного» барина из Фатьянова.

Остается добавить, что опекунство над детьми Борисова стоило отцу Фета немалых трудов. Документы свидетельствуют, что ему пришлось отписать не одну бумагу, чтобы «узаконить» дворянство малолетних сыновей и дочерей безалаберного соседа, который долго не мог доказать и собственное право на внесение в дворянскую родословную книгу. Похоже, что веселый сосед Шеншиных и сам порой забывал дату своего рождения или не считал нужным останавливать на этом свое внимание. Так, в «Деле о дворянстве Борисовых» в «Списке по форме изображенной в жалованной Дворянской грамоте» на декабрь 1814 год значится: «20 лет, женат на Марье Петровне, урожденной Денисьевой»,[14] а в документе от ноября 1815 года говорится, что «проситель показывает, что ему 36 лет, женат, детей не имеет».[15] В другом документе Борисов пишет: «…родился и крещен 1790 года в генваре месяце Тамбовской губернии в городе Липецке, где отец мой Яков Матвеевич Борисов находился на службе по горной части».[16] Вскоре выяснилось, что и законность рождения самого просителя подтвердить не удается, поскольку записей о рождении и крещении П. Я. Борисова в метрических книгах Тамбовской консистории нет. Не оказалось поначалу метрических записей и о детях Петра Яковлевича: Николае, Александре, Иване и Наталье, и Орловская консистория потребовала доказательств законности их рождения.[17]

А уже 22 декабря 1830 года в Орловское дворянское депутатское собрание поступило прошение от «попечителя малолетних детей умершего коллежского регистратора Борисова, ротмистра Афанасья Неофитовича Шеньшина» (Так! — Н. Г.), в котором Шеншин писал: «…честь имею объяснить: как известно мне, что Орловская духовная консистория по проведенному следствию об оных детях его Николае, Александре и дочери Наталье нашла, что оные по метрическим книгам ошибкою пропущены, но оказались действительно законные его Петра Яковлевича Борисова дети, в удостоверение чего покорнейше прошу оное собрание забрать из Орловской духовной консистории справку и, по забранию коей, внесть означенных детей его сыновей: Николая, Александра, Ивана и Петра и дочерей Наталью и Екатерину в Дворянскую родословную книгу» и выдать им справки.[18]

Лишь 24 января 1831 года Орловское дворянское депутатское собрание определило внести шестерых детей П. Я. Борисова в 3-ю часть Дворянской родословной книги.[19] Однако позже ревизионная комиссия вновь отменила предыдущие решения, поскольку не было представлено метрических свидетельств и других доказательств о службе отца П. Я. Борисова Якова Матвеевича.[20] В «Деле о дворянстве Борисовых» содержится немало документов, говорящих о том, что и в 1845 году история с признанием законности детей «забалованного» барина еще не была разрешена.

Думается, не раз и не два за эти годы Афанасий Неофитович вспоминал слова брата Петра Неофитовича, сказанные сразу после того, как стало известно о смерти их буйного соседа: «Положим, великая беда стряслась над Борисовыми, но не понимаю, для чего ты принимаешь их дела под свою опеку. Детей у тебя немало, и дела твои далеко не в блестящем виде; а взять на свое попечение еще многочисленное семейство с совершенно расстроенными делами, — едва ли ты с этим справишься».[21] Однако вряд ли отец Фета и спустя много лет отказался бы от своих слов, сказанных тогда брату: «Но нельзя же, — возражал отец, — оставить в поле погибающего человека. Без сторонней помощи это семейство погибнет. Ведь последняя-то девочка Анюта осталась году. <…> что хочешь говори, хоть ты там “Утушку” пой, я не могу не помочь этому несчастному семейству. Борисов убит, в этом не может быть сомнения, и если никто за это дело не возьмется, то и самое преступление может остаться ненаказанным».[22]

Вряд ли и в конце жизни Фет, ставший в свою очередь опекуном малолетнего внука П. Я. Борисова Пети, как и другой своей племянницы, Оли Шеншиной, не согласился бы со словами своего отца, услышанными им в десятилетнем возрасте.

 

 

 

[1] Впервые большой комплекс писем (65) к И. П. Борисову был подготовлен Е. М. Хмелевской и вошел в первое Полн. собр. соч. и писем И. С. Тургенева в 28 т.; параллельно в сборниках-спутниках к этому изданию были подготовлены Е. М. Хмелевской и Н. А. Хмелевской 37 сохранившихся писем Борисова к Тургеневу (см.: Тургеневский сборник: Материалы к Полн. собр. соч. и писем И. С. Тургенева. Л., 1967. Вып. 3. С. 335–367; Л., 1968. Вып. 4. С. 369–398; Л., 1969. Вып. 5. С. 481–513). 56 писем Фета к Борисову были опубликованы Г. Д. Аслановой и И. А. Кузьминой в «Литературном наследстве» (А. А. Фет и его литературное окружение / Отв. ред. Т. Г. Динесман. М., 2008. Т. 103. Кн. 1. С. 64–155); 159 писем И. П. Борисова, с приписками его жены Н. А. Борисовой и их сына Пети к Фету были опубликованы И. А. Кузьминой: Письма И. П. Борисова и Н. А. Шеншиной (Борисовой) к А. А. Фету и М. П. Фет // А. А. Фет: Материалы и исследования / Отв. ред. Н. П. Генералова, В. А. Лукина. М.; СПб., 2010. Вып. 1. С. 116–211; Письма И. П. Борисова и Н. А. Шеншиной (Борисовой) к А. А. Фету и М. П. Фет // А. А. Фет: Материалы и исследования / Отв. ред. Н. П. Генералова, В. А. Лукина. СПб., 2013. Вып. 2. С. 223–333; Письма И. П. Борисова и П. П. Борисова к Фету и М. П. Фет // А. А. Фет: Материалы и исследования / Отв. ред. Н. П. Генералова, В. А. Лукина. СПб., 2018. Вып. 3. С. 457–550; Письма И. П. Борисова и П. П. Борисова к Фету и М. П. Фет // А. А. Фет: Материалы и исследования / Отв. ред. Н. П. Генералова, В. А. Лукина (в печати). К перечисленному следует добавить содержательную статью Г. Д. Аслановой «И. П. Борисов — друг и родственник Фета» (А. А. Фет: Проблемы изучения жизни и творчества. Курск, 2002. С. 120–126). Переписка И. П. Борисова с Л. Н. Толстым, хранящаяся в ГМТ (Москва), к сожалению, остается неопубликованной.

[2] По архивным данным, приводимым Е. Н. Ашихминой, когда-то Фатьяново принадлежало Шеншиным: «Помещица поручица Анна Иванова дочь Шеншина в роде своем не последняя продала я мценскому помещику господину Полковнику и Кавалеру Ивану Матвееву сыну Борисову крепостное свое дошедшее мне в прошлом тысяща семьсот 95 году июля в девятый на десять день от поручицы Варвары Алексеевой дочери Фениной по купчей недвижимое имение, состоящее во Мценском уезде в даче сельца Фатьяново в пустоши Волковой пригодной земли усадебной лесу пашенной и сенных покосов тринадцать десятин, а взяла я Анна с него Ивана за недвижимое свое имение денег государственными ассигнациями девяносто рублей». Возможно, добавляет исследовательница, Борисовы «уравнивали свои владения, докупая прилегавшие к нему отрезки у соседей» (цит. по: Ашихмина Е. Н. Мценские родственники, друзья и соседи Фета на страницах воспоминаний «Ранние годы моей жизни» // А. А. Фет: Материалы и исследования / Отв. ред. Н. П. Генералова, В. А. Лукина. СПб., 2013. Вып. 2. С. 92–93).

[3] Фет А. Ранние годы моей жизни. М., 1893. С. 24. Далее ссылки на это издание даются в сокращении: РГ.

[4] РГ. С. 25.

[5] См.: Фет А. А. Соч. и письма: В 20 т. СПб., 2006. Т. 3: Повести и рассказы. Критические статьи. С. 31–32.

[6] РГ. С. 25.

[7] Там же. С. 25–26.

[8] Там же. С. 55.

[9] Там же. С. 27.

[10] Там же. С. 53–54.

[11] Там же. С. 54.

[12] Там же. С. 55.

[13] Там же. С. 55–56.

[14] РГИА. Ф. 1343. Оп. 17. Ед. хр. 5309. Л. 7. За предоставленные из РГИА копии документов приношу сердечную благодарность И. А. Кузьминой.

[15] Там же. Л. 7 об.

[16] Там же. Л. 8 об. Подано П. Я. Борисовым 29 января 1829 г. о внесении детей в ту же книгу, но в его прошении указана Мария, а в Докладном рапорте № 10 от 13 февраля 1829 г. она уже не указана. В 1830 г. Борисов снова просил о внесении детей, в том числе Марии, в родословную книгу.

[17] Там же. Л. 11.

[18] Там же. Л. 11 об.

[19] Там же. Л. 17.

[20] Там же. Л. 23–23 об.

[21] РГ. С. 53.

[22] Там же.